– Да, я понимаю, сложилось, как сложилось, – мотнул седой головой Володин, повторяя мысль Данилы, – не перепишешь, не исправишь. Может, стоило проявить настойчивость – не знаю. Понимаешь, мне всегда казалось, что у Лены что-то такое случилось в прошлом, отчего она, ну что ли, закрылась для счастья. Ладно я (то же мне – счастье! не про меня речь), но такая женщина, как Лена, могла сто раз свою жизнь устроить, а она для себя «личное» закрыла; работа, ребенок – все. Я не понимал – почему так. А она не объясняла, вообще отказывалась об этом говорить. – Помолчав, Володин спросил: – А ты не знаешь?
Данила вздохнул, так что и без слов все стало понятно; нет, он не знает, и, похоже, правды никто ему теперь уже не расскажет.
– А я думал, может, ты знаешь… Ну а что у нее было редкое сердечное заболевание, с которым нельзя работать на износ, тоже не знаешь? Не говорила она тебе? Что же, понятно – берегла тебя. Себя вот не сберегла – умерла в пятьдесят пять лет, это что – возраст? – Володин махом осушил рюмку и поднялся: – Ладно, пойду, мне пора, спасибо за разговор.
Прощаясь, Данила пожал Володину руку и, не сдержавшись, вдруг спросил: – Вы принесли этот «миллион роз» на ее могилу?
Володин ответил Даниле удивленным взглядом: – Не понял?
Данила смутился: – Да нет, ничего, извините.
В самом деле – какая глупость, как он мог подумать, что эту театральщину с розами развел Володин?! Быть не может! Но тогда выходит, что в этой истории есть кто-то еще.
Данила выглянул в окно и увидел, как по двору идет Володин. Снег, переходящий уже кажется в густую метель, метет Володину в лицо, оседает на седых волосах. Отметив, что на Володине нет шапки, Данила с тоской подумал, что тот простудится. Володин пересек двор и скрылся в метели.
Данила вошел в комнату, которая когда-то была его детской. Здесь все так и осталось, как во времена его детства. На стене висели его детские фотографии, а над столом – рисунок, на котором восьмилетний Данила нарисовал космический корабль, бороздящий просторы вселенной; из корабля, как из вертолета выглядывал космонавт, рядом с ним от руки было приписано «Даня», то есть в роли космонавта Данила воображал не кого-нибудь, а себя. Да, в детстве он действительно мечтал стать командиром звездолета и перемещаться на звездолете во времени и пространстве, рассекать вселенную, постигать тайны космоса.
Данила открыл ящик стола и увидел папку и с другими своими детскими рисунками, заботливо сохраненными матерью. Данил взял в руки первый попавшийся и, увидев надпись, сделанную корявым детским почерком «милой мамочке с восьмым марта!», заплакал. «Мама, мой звездолет разбился о землю, не долетев до цели. Я оказался никудышным пилотом».
Тишину квартиры взорвал дверной звонок. «Никого не хочу видеть, – подумал Данила, – хватит с меня на сегодня разговоров и откровений». Но в дверь звонили и звонили. Смирившись и открыв, Данила увидел на пороге встревоженную тетю Аню с кастрюлей в руках.
– Ну и напугал ты меня! Я же знаю, что ты дома, вижу – свет горит, а не открываешь! Я уже хотела своими ключами открыть, думала, вдруг что случилось! – объяснила соседка. – А я тебе борщ сварила, ты ведь голодный.
На кухне тетя Аня растерянно посмотрела на пустую водочную бутылку, но ничего не сказала. Она зачерпнула половником горячий наваристый борщ, наполнила тарелку и поставила ее перед Данилой.
Данила вяло запротестовал: – Я не хочу.
Но тут тихая тетя Аня проявила несвойственную для себя жесткость и решительно отрезала: – Надо.
Данила послушно склонился над тарелкой.
– И давай сметаны побольше! – приказала тетя Аня.
Расправившись с борщом и отхлебнув горячего чая, Данила спросил соседку:
– Теть Ань, вы же с матерью дружили?! Она вам что-нибудь рассказывала о моем отце?
Тетя Аня вздрогнула, забормотала: – Нет, Даня, я ничего не знаю, даже не спрашивай.
Данила вздохнул: – Да спросить-то, получается больше не у кого. Понимаете, есть ощущение, что мать всю жизнь от меня что-то скрывала. Мне кажется, я имею право знать то, что так или иначе, касается и меня тоже?!
Тетя Аня кивнула: – Я понимаю. Только вряд ли я смогу тебе чем-то помочь, сама знаю не больше твоего. Лена ведь была очень скрытная, в особенности в том, что касалось ее прошлого. Когда я сюда переехала и с ней познакомилась, ты уже в первый класс ходил. Мы с ней как-то быстро сдружились, стали, как сестры, ну ты знаешь… И все-таки были темы, на которые она никогда не говорила, и я понимала, что не надо ни о чем спрашивать – ей это не понравится. Так что про твоего отца я ничего не знаю. Знаю только, что Лена родом была не с Урала…