– Меня ждешь? – вместо приветствия говорю я. – Или решила покрасоваться перед Томасом?
На ее лице появляется кислая мина, как будто она только что по ошибке откусила пол-лимона.
– Он уже зашел. Проплелся мимо меня, как побитая собака. Диана, кстати, тоже уже внутри.
– Да, она вышла первой.
– С какой-то подружкой.
– Диана – с подружкой? – я сбрасываю ранец на пол. – Быть того не может. Она не заводит друзей.
– Ты в этом так уверен?
– Вообще-то нет.
– Может, она решила основать клуб анорексичек, – ухмыляется Кэт. – Эта ее новая спутница такая же тощая и так же одевается непонятно во что.
– А зовут ее как?
– Без понятия. Она не из нашей параллели.
Переминаясь с ноги на ногу, Кэт смотрит куда-то поверх моего плеча, словно боясь кого-то пропустить.
Я оборачиваюсь, но никого не вижу.
– Скажи мне, кого ты там пытаешься найти?
– Ты что, уже забыл? Сегодня же приходит новенький. Тот, что вылетел из интерната.
– Поэтому ты себе места найти не можешь?
– Я чувствую это, Фил, – она берет меня за руку и прижимает мою ладонь к своей левой груди. – Вот здесь! Он изменит мою жизнь!
– У тебя там что, компас зашит?
– У меня там сердце, придурок! Мое маленькое сердце, жаждущее огромной любви.
– В самом деле? – Проходящие мимо девчонки глупо хихикают. Я отдергиваю руку. – Помнится, недавно ты была совсем другого мнения.
– Недавно, недавно… Уже столько воды утекло, Фил! Мыслящий человек склонен изменять свое мнение.
– Это кто сказал?
– Ницше.
– Ницше? А внешне он как, ничего?
Мимо нас проносится яркое пятно мягких светлых волос и в следующий миг уже теряется в толпе. Кэт оборачивается и смотрит ему вслед.
– Это не Вольф?
– Да, это Вольф. Может, пойдем уже внутрь? – я наклоняюсь, чтобы поднять свой рюкзак.
– Невыносимый типчик. У него взгляд серийного убийцы.
– Оставь его в покое, Кэт, ладно?
– Ох, простите, пожалуйста! – едко усмехается она. – Я совсем забыла, что между вами что-то было.
– Между нами ничего не было. Мы были просто друзьями, и вот с той поры точно уже много воды утекло. Наверное, он и не помнит, кто я такой.
– Ты сам говорил, что он ненормальный.
– Да, и это его беда. А теперь, ради бога, думай и дальше о своей огромной любви и не нервируй меня!
– Ах, какие мы сегодня впечатлительные. – Кэт хватает пробегающего рядом младшеклассника. – Не правда ли, он сегодня впечатлительный?
Мальчик втягивает голову в плечи, как улитка, прячущая свои чувствительные рожки в раковину, и бросается наутек.
– Ну а теперь и правда пойдем отсюда. – Мне надоело стоять и обмениваться с Кэт любезностями. – Новенького на перемене поищешь.
– Да мне и искать не придется, – плетется она позади меня, и даже звонок не выводит ее из сомнамбулического равновесия. – Я тут порылась в папиных бумагах. Мы в одном классе.
– Кстати, что у нас сейчас?
– Математика. У тебя что, нет расписания?
– Есть. Я просто его не открывал.
Математику преподает Гендель. То, что он является тезкой выдающегося композитора, периодически дает ему повод пуститься в разглагольствования о родстве математики с музыкой и о том, что глубокое понимание обеих абстрактных дисциплин тесно связано с работой левого мозгового полушария.
– Способность к абстрактному мышлению, дамы и господа, по мнению философов эпохи Просвещения, лежит в основе способности к здравому суждению. Рациональность, логика – вот те качества, запустив развитие которых, вы полностью попадаете во власть эмоций, беспомощные, как пещерный человек перед властью стихий. В глубине души он никогда не усомнится в том, что гром и молния – знак гнева богов. И от этого он всегда будет лишь покоряться им!
По части математики я безнадежен и, в отличие от Кэт, не особо развит в плане музыки тоже, а рассуждения, в которые так охотно ударяется Гендель, в большинстве своем настолько беспредметны, что после третьего или четвертого предложения я окончательно теряю нить рассказа – в связи с чем сам собой напрашивается вывод, что левое полушарие моего мозга давно должно было атрофироваться, даже если слово «покорный» не совсем ко мне подходит. Возможно, Глэсс стоило бы сообщить ему о том, что левые полушария у американцев устроены немного по-другому.
– Я тут подумала, – сообщает Кэт, когда мы, пройдя главный корпус насквозь, приближаемся к пристройке; ученики, столпившиеся у кабинетов, делятся на классы. – А что было бы, если бы ты – ну, просто представь себе – действительно влюбился в кого-то, а?
– В каком смысле?
– Ну, ты бы стал скрывать это или нет? В конце концов, никто же здесь не знает, что тебе не нравятся женщины.