У ее ног, обернутых в темную джинсу, стоял потрепанный чемодан, на который она все время смотрела. Похоже, ее. Приехала недавно? Или наоборот, уезжает?
Ее фигура, и так тонкая и хрупкая, на фоне внушительных зданий выглядела еще меньше и тоньше. Будто снежинка рядом с ботинками. И даже сомнений нет, что вот сейчас она с треском сломается под тяжестью тела.
Вскоре рядом с ней остановилась машина – такси из дешевого сервиса, и Снежинка, выдохнув пар, решительно сжала ручку чемодана и направилась к дверце. Открыв ее, что–то сердито произнесла, зашла в салон, а после подрагивающими от холода пальцами закрыла дверцу. Через несколько мгновений машина и вовсе скрылась в толпе других.
Еще с минуту я смотрел на то место, где стояла девушка. Подумал и решительно достал телефон.
– Здравствуйте, Павел Алексеевич, – раздалось на том конце провода.
– Найди мне девушку, которая сейчас села в такси, – сразу перешел я к делу, продиктовал по памяти номер машины, назвал адрес, откуда она выехала. – И жду потом полное досье на нее.
– Но… – пытался что–то возразить мой помощник, однако он слишком хорошо меня знал, чтобы продолжить. Или я его слишком хорошо знал?..
– Мне без разницы, как ты это сделаешь, но время тебе до вечера. Приведи мне ее. В средствах не ограничиваю.
У всего есть цена, потому что все продается и покупается. Меня только не купить – нечем зажать, потому что все свои слабости я отгрыз с корнем. А сколько мне будет стоить девушка, которую я обозвал про себя Снежинкой?
Дал знак водителю, чтобы тот продолжил путь, а сам принялся разглядывать пейзаж за окном.
Осень уже уходила, оставляя право властвовать зиме, – на печально–темных деревьях больше нет разноцветной листвы, и теперь голые ветви качаются от ветра без шелеста. Тихо, словно мертвые. Нет больше и терпкого запаха листьев и пряностей. Этот момент в природе – грань между еще не подошедшей зимой и уже ушедшей без оглядки осени – очень напоминает мое состояние. Тоже стою на распутье, хожу по лезвию двух “я”.
Встреча, на которую я все же не опоздал, прошла так себе – чертов Шамайко все оттягивал подписание контракта, в надежде отломить себе процент побольше, чем действовал мне на нервы. Конечно, у меня был против него козырь, но раскрывать карты я еще не собирался. Думаю, пока не время. Да и я весь день то и дело возвращался к Снежинке – хрупкой, замерзающей и одинокой. В некоторых людях есть тайна, и она относилась к этим единицам. Мне захотелось разгадать ее. Понять, что скрывается за кожей, мышцами и костями – в душе, в мозгах и на сердце. Чем она думает и чем дышит? Что любит есть на завтрак и от чего у нее аллергия. Что в голове у таких, обычных, коим я никогда не являлся? Нормальных. И что, в конце концов, скрывает в себе?
Откинувшись на спинку кресла, взял в руки телефон и набрал Виктора.
– Нашел?
– Да, – помощник понял меня с полуслова. – Сейчас с парнями собираем информацию.
– Почему не сообщил мне?
– Я думал…
– Я тебе не за это плачу. Куда она собиралась? – спросил я, вспомнив ее потрепанный чемодан.
– В детдом, Павел Алексеевич. Она, как нам выложила директор, постоянно туда ходит. Детям сладости носит.
– Ладно, – что–то во мне дрогнуло. – Ладно. Закругляйтесь там.
Информация от Виктора не заставила себя ждать – спустя час я уже открывал файл.
– Огнева Дарья, – прочел я ее имя вслух, чтобы распробовать его. Даже несмотря на горячую фамилию, на кончике языка после произношения остался иней – хрупкий и нежный, как и она. Снежинка.
“Двадцать лет, не имеет романтических отношений. Сирота. Из близких родственников только племянник в детдоме…” – я читал анкету, но она мне не ничего не говорила о ней, Снежинке. Не раскрывала ее тайну, а лишь интриговала еще больше. Будто бы меня поманили в глубь чужой жизни красным платком в тоненьких ручках Дарьи. Даши. – “Работает на двух работах – актрисой в театре и официанткой в ночном клубе. Имеет незаконченное театральное образование…”
Ее образ в голове все крепчал, пускал корни, задевая оголенные провода нерв, становился все объемнее. А я же не понимал, как девчонка смогла зацепить меня настолько, чтобы с первого взгляда впиться мне в плоть собой, отравить мысли и резать лишь воспоминанием о себе мой холодный панцирь.
Меня так никогда не штырило – чтоб увидеть и захотеть. И не тело, нет, хотелось ее душу. Разворошить, узнать, что в ней, а после… А я не знаю, что после. Да и, не буду врать, тело тоже захотелось – осторожно, чтобы не сломать. Потому что со сломанными игрушками играть неинтересно. И я буду действовать медленно, очень медленно, чтобы она сама все отдала – и душу, и тело.