Терри Биссон
В церковь — только вовремя!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
До Бруклина лучше всего добираться по воздуху. Конечно, Бруклинский мост красив, но давайте признаем, что ехать по нему на машине (или на велосипеде, или, упаси Господи, идти пешком) к старому доброму Бруклину прямо от сверкающих башен нижнего Манхэттена — это прямая дорога к дефляции, унынию и даже депрессии. Сабвей тоже не лучше. Вы несетесь из одной дыры в другую: ни промежуточного состояния, ни чувства приближения, ни драмы прибытия. Мост Костюшко над Ньютаунской бухтой, конечно, о’кей, ибо даже серый и скучный Уильямсберг выглядит жизнерадостно после бесконечных и упорядоченных кладбищ Квинса. Однако едва вы начинаете привыкать и даже принимать душой крытые толем многоэтажные хибары Бруклина, как справа опять возникает он. Абрис Манхэттена на фоне неба врывается в вашу беседу с городом, как стройная и высокая девица с волшебными волосами и глубоким вырезом, которой, чтобы произвести впечатление, не требуется произносить ни слова. Так не должно быть! Это несправедливо, но так это и есть.
Нет уж, в самолете самое лучшее то, что вы смотрите только в одну сторону. Лично мне нравится сидеть справа. Самолеты с юга приземляются над обширными темными пространствами Пайн-Бэрренс — Сосновой пустоши, над крошечными жалкими городками побережья Джерси, над скорбной, таинственной бухтой, пока шапка огней Кони-Айленда не возникнет из мрака ночи, изрезанной пустыми бульварами. Манхэттен остается слева, ненаблюдаемый и невидимый, как глава из другой книги или девушка с другой вечеринки. Погромыхав напоследок, смолкают турбины, и вот вы уже бредете по усыпанным огоньками склонам и закоулкам родного города, пропитанного легендой Бруклина!
— Вот он, смотри! — И я подтолкнул Кэнди.
— Да ладно, — вяло отозвалась она. Кэнди терпеть не может самолеты, ей наплевать на живописные виды, за всю дорогу от Хантсвилла она на них и не взглянула. Я пытался рассмотреть что-нибудь через нее, заметил сырые болота бухты Ямайки, потом яркие, вызывающие Канары, потом Проспект-парк и Грейт-Арми-плаза и вот теперь — башню в Уильямсберге с ее всегда точными часами. Поразительно, но мы прилетали вовремя.
Разумеется, я уже пожалел, что уступил Кэнди место у окна, но, в конце концов, у нас ведь медовый месяц. Мне казалось, она так вернее полюбит самолеты.
— Как красиво! — воскликнул я.
— Да-да, — пробормотала Кэнди.
Я предвкушал обычное долгое кружение над аэропортом, которое уносит вас прочь к Лонг-Айленду, но не успел и глазом моргнуть, как мы выполнили один из тех разворотов над Бронксом, когда душа уходит в пятки и кажется, что у вашего лайнера сейчас отвалятся крылья. Потом самолет резко нырнул вниз над островом Рикере. Моторы рыдали, гидравлика ревела, пока мятые закрылки и видавшее виды шасси с лязгом въезжали на место, наверное, в десятитысячный (по крайней мере) раз. Эти подержанные «семьсот седьмые» — компания «Самолеты б/у», — мягко говоря, повидали мир, и не в одних руках. На ремнях безопасности стояло клеймо «Истерн», подушки говорили «Пан-Ам», на санитарных пакетах было написано «Бранифф», на пакетиках с арахисом — «Пипл экспресс». Все это некоторым образом вселяло уверенность. Я так понимаю, что, если уж им суждено попасть в переделку, это случилось бы давным-давно.
За стеклом иллюминатора грязная вода уступила место грязному бетону, колеса стукнулись о взлетную полосу с тем счастливым «буммм!», которое знакомо всякому, кто хоть раз видел это в кино, однако в жизни такой звук нам слышать не приходится никогда.
А это была реальная жизнь. Нью-Йорк!
— Можешь открыть глаза, — сказал я, и Кэнди их открыла — в первый раз с того момента, когда пилот прибавил газу в Хантсвилле. Над Аппалачами мне даже пришлось кормить ее с рук, она боялась, что если откроет глаза взглянуть на поднос, то может случайно выглянуть из окна. К счастью, обед состоял из арахиса и сухариков (обед из двух блюд!).
Мы уже подъезжали к терминалу, как огромный, жирный автобус, когда Кэнди наконец открыла глаза и выглянула из окна. И даже попробовала улыбнуться. Самолет чуть-чуть перекосило (что-то с шасси?), однако этой заключительной стадией полета Кэнди как раз наслаждалась.
— По крайней мере ты не задерживала дыхание, — прокомментировал я.
— Что?
— Ладно, это я шучу.
Дзинь! Мы у самых ворот, и вовремя. Я стал шарить под сиденьем впереди себя, отыскивая туфли. Обычно проходит масса времени, прежде чем все начинают выбираться из самолета. Но тут вдруг, к моему удивлению, быстро подошла наша очередь. Кэнди тащила меня за руку, столпившиеся в проходе пассажиры начинали бросать на меня мрачные взгляды.