Хидзирико Сэймэй
В час, когда взойдет луна
Пролог. Игра Андрея
Бывает, глядишь на проходящих мимо мальчуганов, и на твои глаза навертываются слезы. Они чувствуют себя хорошо, выглядят хорошо, ведут себя хорошо. Они не замыслили писать с моста или стибрить точилку в мелочной лавочке. Не в этом дело. А в том, что, глядя на них, ты точно знаешь, как сложится вся их жизнь: сплошные удары, ссадины, порезы, синяки — и непреходящее удивление: за что, почему? За что именно им такая напасть?
Обычный школьный день в начале сентября. Прекрасный день: ясное небо дышит теплом, а от реки тянет прохладой, и листья ещё зелены — здесь, на востоке Украины они облетают часто в одну ночь: утром проснешься, а на земле тугой желтый ковер. Школа тонет в кронах, из вестибюля открывается вид на живописную балку, склоны которой тоже заросли деревьями — в основном, ясень и вяз, — а на дне лежит прозрачное озерцо.
Учитель вел школьников по длинной пологой лестнице в парк. Это зимой нужно запираться в классе, и то не всегда. Сейчас, осенним тёплым днём, можно проводить уроки на открытом воздухе. Тем более — уроки прикладной этики.
Один из мальчиков, держась позади, отстал, наклонился, перестегнул застежки на ботинке. Не то чтобы липучки ослабли, но…
— Слынуть хочешь? — в поле зрения возникли раздолбанные «бегунки» и рваные джинсы с обильной бахромой — в обтяжку на толстых икрах. Зервандова. Андрей вздохнул.
— Ну и хочу. А тебе что?
— Ничего, — Зервандова пожала плечами. — Только получится, что ты сдул.
Андрей посмотрел через её плечо на уходящих товарищей и возглавляющего их учителя, который что-то вдохновенно излагал.
— Я и так сдул, — сказал он. — Кобыл меня все время дураком выставляет.
Учителя звали Николай Иванович Жеребцов, и он как нарочно носил бороду и понитэйл.
— Ему за это зарплату платят, — фыркнула Зервандова. — Ты идешь? Или зассал?
— И ничего я не зассал, — разозлился Андрей и побежал за классом, прыгая через три ступеньки.
— Мы опять в подводной лодке, — сказал Жеребцов, извлекая из кармана два мешочка с фишками. — Но на этот раз ни Андрей Витер, ни Саша Самойленко «условного пистолета» не получат. И жребий кидать мы не будем. Вместо этого я раздам каждому по пять золотых дублонов и по пять черных меток.
Протянулись ладони, учитель начал отсчитывать фишки, на ходу поясняя:
— Правила просты: фишки надо раздать все — это раз, дареное не дарят — это два. Итак, наша подводная лодка тонет, и мы голосованием решаем, кому выходить первым, кому последним. Первый с гарантией спасется, последний с гарантией погибнет, потому что кто-то, напомню, должен стоять у торпедного аппарата и выпускать выходящих. Соответственно, золотой дублон — это голос, отданный за жизнь человека, черная метка — за смерть. У всех есть фишки? Поехали! — Жеребцов завязал мешочки и присел на пеньке.
Класс зашумел, и вот уже кто-то ссорится, а кто-то давит рыдания…
Андрей сидел на бревне, держа в одной руке пять черных фишек, в другой пять золотых. Пять шансов на жизнь и пять шансов на смерть. Черт, какая идиотская всё-таки игра. Зачем она? Разве, когда горит, кто-то будет решать что-то голосованием? Спросить у отца, было ли у него такое и как он справлялся… Андрей попробовал вообразить себе папу раздающим черные фишки — не вышло.
В прошлый раз он принял у Кобыла игрушечный пистолет, который по игре давал те же возможности, что по жизни настоящий — «застрелить», исключить из игры кого хочешь, — и встал «у аппарата». Девочки, сказал он, пойдут первыми. Чешко попробовал отобрать пистолет — Кобыл сказал, что можно, — и Андрей его «застрелил». Странное чувство, хотя всего лишь игра. После этого все построились как надо и выпустили первыми девочек, а мальчишки тянули спичку.
Вот только после игры, на «разборе полетов», Андрея разнесли вдребезги. Даже девочки, которых он «спас». Потому что как это он мог — распорядиться чужими жизнями в одиночку? Такие дела должны решать все вместе. Ну вот, пожалуйста — и решаем все вместе.
Андрей уже знал, что будет. Ну ладно. Одну золотую фишку Сане, он друг. Одну — Вере Климук, она… ну, хорошая девчонка. Одну — Вале Рабиновичу, он тоже расписной пацан. Одну — Марцинкевич, потому что ей не дать — это все равно что пнуть щенка. И одну… кому бы одну? Какая разница — все ребята, в общем, достойны «жить», даже такая зараза, как Зервандова.
Андрей посмотрел в её сторону и увидел, что рядом с ней лежит уже с пяток черных фишек. Все не её — свои она раздала. Ну, тут проскопом[1] быть не надо — понятно, у кого будет больше всех черных. «Зойка-помойка», кто ж ещё. Урок этики — это ещё и способ свести счеты…