— Стелла была по-немецки сентиментальной курицей, — Мельникофф поморщился. — Не удивлюсь, если ее и заставлять-то не пришлось, а потом она сама покончила с собой. От избытка совести.
— Я тоже не удивлюсь, если её не пришлось заставлять. Учитывая сегодняшнее шоу.
— В смысле?
— В смысле — мальчишка прав, мы не можем так работать, — сказала Клара.
— Клара, не развивай, пожалуйста, сценарий «пауки в банке». Зачем радовать противника? У меня есть предложение.
Есть предложение. Потому что теперь у нас есть задача. Настоящая задача. Спрятать этого идиота от всех. Так чтобы ни СБ, ни низовые группы, ни черт с рогами не задумывались над этой историей. Чтобы всем всё было ясно. А потом мне придется отыскать его — тихо — подвести к нему людей — тоже тихо. И посмотреть, что он делает. И не мешать. И начать потихоньку дублировать. А коллеги мои, между прочим, через час-полтора решат, что я сговорился с мальчишкой. Или работал в паре с Ростбифом.
Было же счастливое время, когда я считал операции с ипотечным кредитом головоломной проблемой…
…А пансионатский грузовичок был уже брошен возле аптечной лавки — полицейские не сегодня-завтра найдут, определят хозяина и пригонят обратно. Эней и Цумэ пересели в фермерский джип «Мицубиси-кватро», настолько разболтанный и обшарпанный, что его сразу же по взятии в аренду окрестили «победоносным навозным жуком». Эней сбросил форменную куртку, оставил её на водительском месте.
— А ты нагнал шороху, — сказал Цумэ.
— Какого там шороху, — Эней по старой привычке махнул через дверь. — Зажигалку дай. Этот… боксёр весь шорох на шелест перевел.
— Когда уже ты заведешь свою, — Цумэ бросил ему на колени дешевенький «светлячок». — А почему боксёр? Он меньше всего напоминает боксёра.
Эней поставил пламя на максимум и начал плавить «аусвайс».
— Рыбка такая есть. Тропическая. Называется рыба-боксёр.
— Прощай, Нури Балсар, — вздохнул Цумэ. — Ты был хорошим парнем и водителем. Ты каждый день безропотно выходил на работу к шести утра и уходил в четыре. Ты, восстав из мертвых, целых две недели самоотверженно вертел баранку ради фрау Ротенберг и её «Озёрного рая». Прощай, нам будет тебя не хватать.
— Ты знаешь, что самое забавное? — добавил он, когда аусвайс превратился в комок пластика, а чип не узнала бы даже его силиконовая родня. — Одна из групп практически не пасла здание.
— А что пасли?
— Соседей и окружающую среду. Заняли те позиции, которые по логике должны были занимать наши, если бы у нас были эти наши — так, чтобы в кратчайший срок блокировать любое вмешательство извне. И аккуратные такие ребята — еле мимо них прошел, а без заготовки и не прошел бы. Веселый парень этот ваш интендант.
— Угу. Хороший человек. Так что «подземка» работать будет, а у боевой пока гандикап…
Он снова тяжело вдохнул и выдохнул с задержкой.
— Кстати, ты заметил? — Цумэ посмотрел выжидательно.
— Что?
— Пока ты был там — у тебя одышки не было. Ни разу, когда ты в шкуре Нури Балсара беседовал с начальством, персоналом или гостями.
— Само собой. Потому что у Нури этого нет.
— Извини меня, друг, но ты далеко не гений вживания-по-Станиславскому. Просто в состоянии напряжения у тебя это проходит.
— Тем лучше. Чем тебя это беспокоит?
— Тем, что ты расходуешь слишком много, — Игорь не сказал «слишком много себя».
— Не больше, чем вы.
— Нет. Мы летим на основном баке, ты — на запасных.
— И что мне прикажешь делать? — раздраженно сказал Эней.
— Как только осядем — заняться собой. Тебе помощь специалиста нужна.
Андрей ничем внешне не выразил меры своего отвращения к этой идее, но Игорь был эмпатом.
— Ты погубишь дело из-за идиотских своих предрассудков. Ладно. В конце концов, ты командир, тебе и решать, на что разменивать себя и нас. Я своё сказал.
Прокукарекал — а там хоть и не рассветай. Как Эней только что. Вряд ли в штабе рассветет, но, может, хоть темнеть перестанет?
— Енот… — это уже в ларингофон. — Слей-ка сам знаешь кому ваши с императрицей наработки. Он решил быть совестью нации — он это и получит.
Игорь забрал зажигалку, использовал по назначению, сунул в карман. Эней поморщился от запаха табака, но не сказал ничего: все-таки открытая машина.
По сторонам дороги, петлявшей среди гор, лоскутками лежали маленькие поля, бритые под «ноль». Солома, укатанная в цилиндрические скирды комбайн-автоматами, дожидалась сборщиков, чтобы отправиться на фабрики и стать строительным материалом. Только пирамидки и ряды этих соломенных рулонов, да ещё прозрачные паутинки на ветру, были приметой наступившей осени — небо оставалось по-летнему синим, солнце — по-летнему ярким, а в Эмдене стояла на приколе «Чёрная стрела», ожидающая перегона в Гданьск, настоящей регистрации и продажи.