Выбрать главу

Во время каждого привала Данте старался как можно быстрее раздать доверенным приказы и удалиться ко сну. На свою роскошную, но всё же раскладушку, он валился без сил и не мог сомкнуть глаз по пять-шесть часов из-за ломоты по всему телу. Будто в каждой косточке его завелся противный червь, подтачивающий хозяина изнутри.

Однако несмотря на всю боль, а её теперь хватало как душевной, так и телесной, Данте ни о чём не жалел. Два дня назад Маэстро наконец-то раскрыл тайну места, куда вёл караван. Мост Тысячи Висельников. Обитель и царство Шестиглазого лиса. Про себя кардинал немного посмеивался. Прошло немало времени с тех пор, как бог предложил ему силу магии взамен на время. Все эти годы Данте мучал один вопрос: зачем бог это сделал? И вот, совсем скоро ему предстояло узнать ответ.

Как он ни старался использовать колдовство только в крайней нужде, но всё равно прожёг большую часть времени. Ему оставалось только надеяться, что не зря сжёг. Кардинал старался уже не думать о правильности собственных действий и решений. Он находился уже на той части пути, когда не думают.

«Я сделал уже почти всё, что мог. Останавливаться поздно. Я должен дойти до конца, а там уж и узнаю, выиграл или проиграл. Постфактум».

***

Данте приснился странный сон… Он будто бы поил вином гостя в чудной и странной броне.

— Поздравляю вас с днём рождения, господин Данте Мортимер. Примите мой подарок.

Незнакомец возложил на голову кардинала тонкий медный обруч, но и секунды не прошло, как он переменился, стал сверкающей короной. Редко такое бывает на самом деле, но при взгляде на неё действительно становилось труднее дышать, и ноги подкашивались сами собой. Это была величественная корона.

После этого гость поклонился и на глазах Данте осыпался горской пепла. Подарок остался. Была только одна деталь.

Корона истекала кровью.

***

Если посмотреть на землю глазами птицы, то сейчас она напоминала бы белую ткань, которой закрывают недавно мертвеца. Обоз двигался сквозь возникший из пустоты туман. Проходчики аккуратно ступали впереди, разведывая путь, рискуя заблудиться в непроглядных барханах неосязаемого песка.

Звук умер вместе с ветром и солнечным светом. Все молчали, будто за спиной каждого стояла сгорбленная старуха, сжимающая в морщинистой руке песочные часы. Время плелось вслед за обозом, нехотя выполняя свои обязанности.

В тумане вдруг показался силуэт, с каждым сделанным шагом он становился всё ближе и ближе, пока, наконец, каждый ни смог увидеть образ курящего человека.

Он стоял, прислонившись к массивному столбу из неизвестного материала, и курил трубку. Тонкая струйка дыма уходила далеко небо. Высокий мужчина с телом солдата расслабленно смотрел на приближающуюся к нему армию, в его глазах виделись многочисленные войны, в которых он побывал. Добродушное лицо и светло-русые волосы добавляли ему какую-то странную, обаятельную простоту.

Данте возглавлял обоз на этот раз. Его охраняла бесчисленная гвардия и генерал Маркус, но на переговоры с курящим человеком кардинал направился один. Он спешился и поковылял в сторону незнакомца, изредка покашливая и опираясь на трость. Чтобы оставаться в форме колдуну приходилось использовать больше десятка травяных мазей и настоек.

Кардинал на всякий случай обнажил оружие и приблизился к незнакомцу, у того в свою очередь на поясе висела сабля, но он и не думал её доставать, продолжая блаженно курить. Оружие было интересное: гарда из чернёного серебра с металлической гравюрой по центру, испещрённое неизвестными символами лезвие, знаки изредка мерцали тускло-голубым и лиловым. Гравюра изображала дерево — стройный кипарис, обвивший луну.

Данте подошёл очень близко и ожидал того, что мужчина сам начнёт разговор, но тот его будто не видел, или делал вид, что не видел. Если бы кардинал был художником, он бы боготворил такого позёра: мужчина практически не двигался.

— Прошу извинить за бестактность. Могу я спросить, кто вы такой? — Вежливо начал Данте, начинать всегда лучше вежливо. На ругань перейти проблем не составляет никогда, а вот в тихое русло реку беседы повернуть стоит огромных усилий.

— Я ничтожество, ибо имя моё неизвестно всем. — Голос незнакомца чуть не заставил Данте упасть наземь: это был раскатистый и певучий звук, схожий с мощным морским прибоем. Мужчина у моста еле шевелил губами, а речь его разносилась на многие мили вокруг. Мужчина у моста не поворачивал головы и всё продолжал смотреть куда-то в пустоту.

— Так повторите, как ваше имя? — Ещё раз попытался спросить Данте.

— Я божество, и ничто — моё имя. Мне известно всё. — Ответил незнакомец, чем запутал ещё сильнее.

Неожиданно Данте почувствовал лёгкое прикосновение, у него за спиной стоял Маэстро. Маска улыбалась.

— Мой друг со слов значением и формой играть всегда горазд. Имя его — сон в руке. Имя его — пламя на рукаве. Ничто, и всё сразу. Неизвестное, мудреца переменной именуемое. Сути страшной, увы, имена не меняют. Склоняюсь я пред вами — Источник. — И Маэстро склонился, судя по голосу, актёр знал незнакомца.

Курящий человек соизволил наградить гостей взглядом, а затем расплылся в очаровательной улыбке. На лице проступили умилительные ямочки, к несчастью, атмосфера в тумане оттого менее напряжённой не стала. Данте старался не подавать виду, что впервые за некоторое время сильно испуган. Уж в слишком странное место товарищ его завёл. Верховный кардинал, а с недавних пор и Отец Настоятель, ещё не успел оправиться после событий в Духословном лесе.

— Источник. Ничто плюс икс. — С какой-то загадочностью в голосе сказал человек. — Рад снова тебя видеть, Нарисованный человек, твой друг не так смышлён, как ты.

— Воистину, неправ ты, просто думы его о другом. Не имеет несчастный за пазухой вечной минуты. Ему некогда со смыслами слов развлекаться.

— Отнюдь не я начал игру со словами, а люди. — С тоской заметил курящий человек. — Когда-то один мудрец сказал, что истинное имя имеет силу. Назовёшь его, и носитель явится тотчас. Меня никто в дом звать не хотел. Лишь в одном месте желанным гостем я был.

— Так кто ты? — Не выдержал Данте.

— Позволь, я приму более традиционное обличье, ты всё поймёшь, дорогой гость.

Человек отбросил трубку в сторону, звука падения не послышалось. За спиной незнакомца был обрыв. Сам он расстегнул застёжки кирасы, и тяжёлый бронник опал на землю, за ним слетела и рубаха. Человек имел рельефное тело, такому можно и позавидовать. Только вот Данте не успел изучить все линии мускулов, ведь они начали исчезать. Мышцы оборачивались чёрным дымом, пока незнакомец не исчез вовсе, а потом появилось Оно.

Из земли поднялся клубящийся силуэт, тени и смрад сплелись в балахон из чистой тьмы. Существо не имело ног, оно парило над землёй. Укрытое капюшоном лицо было абсолютно чистым: ни рта, ни глаз не было. Фигура имела шесть костяных рук, кости были странные, как будто украшенные ювелирной резьбой. В трёх правых конечностях существо держало стеклянный арбалет и стрелы к нему с наконечниками из абсолютной пустоты. В трех левых конечностях находилось копьё, сеть и охотничий рог. Перед Данте предстала сама Смерть.

— Стрела для смирившихся с судьбой. Стрела для окончивших свой путь. Милосердная и быстрая смерть. Копьё и сеть для непокорных. Для тех, кто тяготы превозмогая, решился бросить вызов мне. — На острие копья родилась голубая искра и тут же пропала.

— Смерть даёт выбор? — Удивился Данте, на что Маэстро только слегка хихикнул.

— Выбор есть всегда. — Голос смерти рождался прямо в сознании, перед Данте стояло существо, которое ещё не забыло единого языка, ведь когда-то все говорили мыслями, а потом разучились, умерло это искусство. — Меня ждали лишь в одном месте, люди там каждый день проводили как последний Женщины со сталью в голосе и кровью врагов в кубках, драконоголовые корабли. Меня принимали с хмелем и радостью, праздновали моё явление. После же шумного праздника гости расходились, и оставался лишь один, тот, для кого наступило время выбора. Люди в том месте никогда не принимали стрелу: для них честью было бороться с неизбежным. Почти все они погибали, пронзённые копьём в сердце, но иногда, появлялись сильные и могучие. Они не бежали, давали бой, немногие побеждали, но счастливцы обретали мой дар. Я уходил, оставляя им их жизни.