Они облетают кругом по краям нашей поляны, почти касаясь кромки леса, и рев их моторов заставляет дрожать деревья. Они летят так низко над нами, что мы видим пилотов, которые высовываются и высматривают нас, а также подвешенные к крыльям смертоносные бомбы. Быть может, темные тучи в этот поздний час затрудняют видимость, так как они не сбрасывают свой страшный груз. Зато раздается отрывистый треск пулеметов, и, распластавшись на земле, мы прижимаемся лицами к корням деревьев. Это огонь наугад, которым поливают лес. Затем самолеты резко взмывают ввысь и исчезают за краем взгорья. Звук моторов слабеет и наконец совсем затихает.
Мы выходим из своего укрытия и стоим в нерешительности на открытом месте, прислушиваясь.
43
Вернулись усталые, забрызганные грязью патрули. Они выслеживали жандармов в лесу. Враг захватил наш первый лагерь, расположенный на горных кряжах и давно эвакуированный нами. Наши дозорные притаились в лесу близко от врагов и видели, как они готовили пищу и закусывали в наших старых бараках, а затем, уходя, сожгли лагерь, обратив все в пепелище. Наши товарищи, вне себя от гнева при виде этого, хотели открыть огонь, но им было приказано не обнаруживать себя.
Несколько дальше в лес проникли самолеты. Был обстрелян, но мало пострадал Большой дом. Бомбы, сброшенные на две продовольственные базы, прошли мимо цели и упали в глубине леса. Наши люди без труда избегли нападения. Сухопутные силы врага не углубились столь далеко. Удовольствовавшись сожжением прежнего лагеря, враг вернулся в город.
Мы опередили его на два перехода.
44
На одном из уступов взгорья, высящегося над продовольственной базой, мы сооружаем новое помещение для наших курсов. Все учащиеся теперь уже на месте. Они сами берутся за работу, кто при помощи «боло», а кто просто голыми руками, и за три дня новое помещение готово. В законченном виде ойо представляет собой обширный навес с одной лишь стеной сзади. На одном из концов длинного помоста с неровным и сучковатым настилом устроен очаг, а ряды бревен для сидений установлены прямо перед помостом, чтобы учащиеся могли легко сбрасывать с себя одеяла или накрываться ими. В качестве школьной доски мы прибиваем гвоздиками все то же «пончо» (потрескавшееся и истертое, так как мы использовали его для упаковки поклажи во время последнего перехода) — и наши курсы можно считать открытыми.
Учащиеся настояли на том, чтобы устроить школьный дворик. При помощи граблей, сделанных из прутьев, они расчистили грунт на всем участке уступа, сделав его гладким, словно учебный плац под сенью деревьев. Здесь они рано утром делают зарядку, а пополудни прогуливаются с книгой в руках, подобно всем другим учащимся-выпускникам. Во дворике, примыкая к помещению курсов, высится огромное дерево с выступающими корнями в человеческий рост (ради этих корней и расчистили участок уступа). Здесь курсанты сделали укромный уголок с сиденьями, вырезанными в корнях, где они собираются, обсуждая вопросы, которые входят в программу наших курсов. Все они горят огромным желанием учиться, чтобы надежнее подготовиться к борьбе.
Я несколько робею перед этими людьми, которых мне предстоит обучать. Они прибыли сюда, пробившись через вражеские кордоны и преодолев большие расстояния. Новая линия снабжения пока еще не налажена, приходится резко сократить обычный паек наших учащихся. Однако они не унывают и требуют начать занятия.
Вот они — «хуки»-курсанты:
Хорхе Фрианеса по прозвищу Джордж, который известен врагам, давно охотящимся за ним. Он прибыл, маскируясь, по шоссе, прорвавшись через десятка два контрольных пунктов. Джордж — один из немногих «хуков», побывавших за пределами Филиппин; он жил в тридцатых годах в Чикаго, где работал мойщиком посуды. Два года назад он был одним из высших руководителей движения «хуков», он был отстранен от руководства по политическим мотивам и переведен на организационную работу на местах, которую выполнял успешно и добросовестно, и теперь проходит подготовку, чтобы вновь перейти на руководящую работу. Единственная его собственность — это теплая куртка, которая служит ему одновременно одеялом и верхней одеждой. Вместо подушки он пользуется деревянной колодкой.
Игнасио Дабу (прозвище — Сенте) проделал весь путь сюда из Пампанги в Центральном Лусоне по горной тропе, на что ушло несколько недель. Он не рискнул отправиться по шоссе. Но и горная тропа таила немало опасностей; ему и сопровождавшим его двум бойцам пришлось дважды отстреливаться от повстречавшихся на пути жандармских патрулей. Дабу — военный работник и ветеран бесчисленных битв.
Мигэль Давид (Пепинг) также прибыл из Пампанги по «военной тропе» в горах, пройдя пешком несколько недель. Его сопровождал один человек. Правая рука Пепинга была пробита очередью из автомата во время налета жандармов на один из лагерей и теперь беспомощно свисает; он научился писать левой рукой. Давид — руководитель учебного отдела РЕКО 2.
Амандо дель Кастильо (Алунан), сын Матео дель Кастильо, который был председателем Национального крестьянского союза (ПКМ), прибыл с Паная, одного из Бисайских островов. Несмотря на то что за ним усердно охотятся, он проделал самый дальний путь по суше и морю по «легальному маршруту», увертываясь от невероятных опасностей, чтобы благополучно прибыть в этот барак в чаще лесов.
Среди других: Альго, Лус, его жена, и Вальдо из района РЕКО 4 в Южном Лусоне. Им не пришлось проделать столь далекого пути, однако все они находятся в горах еще с 1942 года. В начале тридцатых годов Вальдо был соратником Аседильо, легендарного рабочего вождя из Лонгоса, который ушел в горы, когда его обвинили в мятеже во время забастовки, и в течение нескольких месяцев отбивался от крупных сил жандармов, пока им не удалось убить его. Его голову насадили на шест и выставили на городской площади в Кавинти.
Через деревья на наш школьный дворик пробиваются лучи солнца. Листва отбрасывает тень на выведенные мелом фразы на «пончо». Дует ветер, идет дождь, повсюду грязь. Но какое значение имеют погода, расстояния, голод, неудобства? Мы продолжаем преподавать и учиться в чаще лесов.
45
День отдыха. Мы с Сехией уходим вместе. Прокладываем себе путь меж деревьев, где нет никаких троп, направляясь против течения реки, омывающей нашу продовольственную базу. Сквозь плотную лиственную изгородь пробираемся к берегу реки, держась за руки и робко оглядываясь влево и вправо, будто молодые олени, пришедшие на водопой.
Здесь образовалась небольшая отмель из белых камней, которые блестят на солнце. Привыкнув жить в тени, щурим глаза от неожиданного блеска. Разуваемся и ступаем по горячим камням.
Впервые за все эти месяцы мы оказались одни. В лагере, где мы спим вместе с другими, словно одно гигантское туловище, распластанное на полу, и где мы неизменно на виду у других, уединения нет. Теперь же мы нашли свое собственное обиталище в чаще лесов — зеленая стена деревьев со всех сторон, голубой потолок, белый пол с покрывающей его голубой ковровой дорожкой.
Мы раздеваемся, обнажая свои до странности бледные тела. Яркое солнце печет нам спину. Окунаемся в глубокую прохладную заводь, где течением вымыло гладкую чашу на каменистом ложе. Селия сидит здесь, спиной к течению, вытянув ноги. Лучи солнца отражаются в мягко журчащей воде. Мы плещемся, и наш веселый смех отдается гулким эхом в чаще лесов.
Мы садимся на большой валун, чтобы просохнуть, и Селия расчесывает свои длинные черные волосы, на которых солнце оставляет красноватые блики. У нас сохранилась одна-единственная банка мясных консервов, которую мы несколько виновато хранили для такого вот случая. Открываем ее и едим мясо прямо руками — истинный пир, во время которого гоним от себя приходящую па ум мысль: «А вправе ли мы так поступать?».
Мы сидим, прижавшись друг к другу, тихо толкуя о нашей совместной жизни. Быстро проходит время. Тени от деревьев, стелясь по берегу, незаметно подкрадываются к нам и зовут нас обратно. Наше время истекло. Встаем и возвращаемся в чащу лесов к делам, которыми заняты все мы.