Организуется двадцать восемь таких боевых групп. В этот счет не входят обычные штабы, вспомогательные и интендантские части регулярной армии, а также огромный разведывательный аппарат. Таким образом, общая численность сухопутных войск на Филиппинах составит пятьдесят четыре тысячи человек. К этому следует добавить филиппинские военно-воздушные силы и филиппинский военно-морской флот береговой охраны, которые полностью включились в борьбу против «хуков». Жандармы в количестве восьми тысяч продолжают охранять дороги и города. Сюда не входят также двадцать или тридцать тысяч человек гражданской стражи, нанимаемой и оплачиваемой помещиками, городская полиция, а также бесчисленные агенты, нанимаемые и вооружаемые сенаторами, конгрессменами и различными правительственными учреждениями, — все эти элементы используются для борьбы против «хуков» и для того, чтобы терроризировать народ.
В общей сложности против «хуков» брошено свыше ста тысяч правительственных войск и карательных сих, то есть примерно по десять человек на каждого «хука». Таково мерило угрозы, которую мы представляем для империализма и его союзников.
Что же касается нас самих, то в результате ареста в Маниле наших руководителей и захвата находившихся у них документов мы очутились в положении войск, подвергшихся фланговой атаке во время похода. План нашей крупной операции, назначенной на 7 ноября, полностью раскрыт, и ее придется отменить. Задача созыва и подготовки того широкого совещания руководителей движения, которое предполагалось провести в ближайшем будущем, чтобы наметить тактику в предстоящий решительный период борьбы, ляжет теперь на плечи совершенно новой группы руководителей, которые ныне разбросаны по всей — стране. Все, что нам остается делать пока, это усилить нашу охрану, подготовиться к переходу в другие места и маневрировать перед лицом наступающего врага.
54
Однажды утром мы пробуждаемся от рокота самолетов. Это небольшие самолеты-разведчики, прочесывающие лес вниз по течению реки, по направлению к ближайшему полевому командованию. Они улетают, но к полудню появляются самолеты-истребители, сбрасывающие бомбы и обстреливающие местность с бреющего полета. Они кружат по длинной дуге, пролетая над нашим лагерем, и мы слышим, как они протяжно завывают, готовясь к очередному бомбометанию, а вслед за этим слышим гул и грохот.
В середине дня из ближайшего полевого командования к нам мчится связной, перескакивая с камня на камень по реке; его рубашка выдернулась из-под пояса и развевается на ветру. Войска захватили один из передовых постов полевого командования в лесу, и командование собирается эвакуировать свой лагерь. Командир «хуков» в этом районе советует и нам эвакуироваться, чтобы избежать возможности внезапного нападения. В это время дня немного поздновато эвакуироваться, и мы знаем, что враг располагается на отдых под вечер, а поэтому мы лишь укладываемся и проводим эту ночь в бараках среди разбросанной в беспорядке поклажи.
На рассвете все мы — двадцать семь мужчин и пять женщин, не считая двух маленьких девочек Рега и его жены, — собираемся у барака группы охранения на берегу реки. Не мешкая строимся в колонну с авангардом и арьегардом, а бойцы охранения занимают места вдоль колонны для охраны политических работников. Отправляемся в путь, ступая по дну извивающегося к югу ручья, чтобы не оставлять после себя следов.
Мы попадаем в какой-то причудливый мир. Слегка извиваясь, катится ручей по ровной болотистой местности. Целые гирлянды из мха и лиан уплотняют окружающую нас листву, затемняя свет и заглушая звук. Проникающие кое-где через эту завесу солнечные лучи образуют на стоячей воде небольшие, цвета ржавчины круглые пятна. Из воды выступают странные растения с большими, ровного зеленого цвета листьями, их корни изгибаются коленами. Впечатление такое, будто мы оказались отброшенными на много веков назад и очутились в каком-то первобытном мире. Но вот позади нас вновь раздается рокот самолетов, слышатся взрывы бомб и дробь пулеметного огня — странное, нереальное эхо здесь, в этом извечно безмолвном мире. И вновь рыскают самолеты, проносясь низко над нами, а мы погружаемся в липкий, первозданный ил, словно спасаясь от каких-либо крылатых птеродактилей.
На поверхности мутной воды появляются и исчезают пузырьки. Дождь! Мы рады ему, так как он застилает глаза пролетающим над нами разведчикам, но он также сулит нам беду. Через несколько минут на нас обрушивается ливень, вода бурлит у наших колен. В полдень закусываем под дождем, безуспешно пытаясь укрыть от него холодные кучки заблаговременно сваренного риса.
Мы держим путь к югу, к месту расположения наших новых лагерей, сооружать которые товарищи отправились месяц назад. Добраться туда можно лишь по тропам «банкеро»[38], по которым люди из низин перетаскивают бревна. Из них выдалбливают затем примитивные «банка» — речные челны жителей «баррио». Бревна перетаскивают при помощи «карабао». Так, с течением времени в чаще лесов оказалась проложенной глубокая канава. Она наполнена грязью, что дает возможность скользить по ее поверхности. Дождь превратил все это в липкую бурую массу — в поток из ила, извивающийся между деревьями. Вот по какой тропе нам приходится передвигаться.
Весь день после полудня мы идем по этому адскому пути, погружаясь подчас до пояса в попадающиеся рытвины. Через час мы выбиваемся из сил, с головы до ног в буром иле. Мы не в состоянии проронить ни слова; широко раскрыв рот, ловим воздух, дыша тяжело и отрывисто. Попадая в ухаб, медленно, чавкая ногами, выбираемся из него по корням на грунт. Монотонно барабанит в лесной чаще дождь, мы подставляем под него лицо, чтобы охладиться. Селия настолько устала, что просто держится за мою поклажу, я тащу ее за собой, ее ноги волочатся по грязи. Я сам иду невесть куда, так как стекла моих очков забрызганы грязью и дождевой водой.
Серая пелена дождя и сереющие сумерки. Натыкаюсь на деревья, но не чувствую боли. Падаю. Поднимаюсь. Я измучен до того, что словно погружаюсь в сон. Наступают сумерки, и кажется, что затуманилось зрение. Грязь, дождь. По какому адскому кругу обречены мы бродить?
В темноте спотыкаемся, прощупывая тропу лишь по глубине залегающего на ней ила. Впереди в лесу прыгают какие-то причудливые красные тени — плод воспаленного воображения. Неожиданно мы сворачиваем и спускаемся по склону к реке, освещенной ярким красным пламенем.
На противоположном берегу пылает большой костер, и отблески мечущегося пламени озаряют высящуюся позади степу леса. Черная ночь и красное пламя. Вокруг костра движутся фигуры людей. Поодаль видны бараки. Сквозь журчание реки неясно доносятся чьи-то зовущие голоса, словно перекликаются прачки в сумерках на реке Лиффи[39], описанные Джеймсом Джойсом[40]. Как в полусне, входим в темную воду реки и переходим ее вброд, погружаясь в красные отсветы, воронками отражающиеся па поверхности воды. Впечатление такое, будто мы переходим через поток огненной лавы. Из темноты к нам протягивают руки, чтобы помочь выбраться на противоположный берег.
Это только одна из сторожевых застав; здесь лишь несколько бараков, и они очень малы. Тем не менее мы забираемся в них, опасаясь ог дождя. Мы слишком устали, чтобы приготовить себе ужин, и засыпаем в промокшей и грязной одежде, сжавшись в комочек.
На рассвете взбираемся па обрыв над рекой, на сборный пункт нашей группы. Утро ветреное и дождливое. Члены одного из наших хозяйств сильно запаздывают, и мы стоим молчаливо, ожидая их под намокшими деревьями. Дождь обдает нас холодными брызгами, а ветер пронзительно свистит в листве деревьев.
И вдруг среди всех этих невзгод я чувствую какое-то облегчение.
Солдаты, сидевшие в траншеях или валявшиеся в грязи на полях затяжных сражений, знают по собственному опыту, что наступает момент, когда перестаешь ощущать все невзгоды, свыкаешься с ними. Человек, ведущий спокойную жизнь в городе, тяготеет душой и телом к удобствам. Для человека целеустремленного, особенно для революционера, такое положение опасно. Поэтому одно из двух: или человеку удается переступить через эту грань и воспитать в себе безразличие к жизненным удобствам, или же он отступает от своей цехи. Однако стоит лишь перешагнуть через эту грань и отнестись безразлично к невзгодам, как они перестанут ощущаться в дальнейшем.