Наконец силуэт самолета исчезает, его тень быстро скрывается за чащей лесов, его рокот стихает и совсем забирает. Я возвращаюсь в свой приникший к земле барак, неподвижно застывший в этой глухой, первозданной местности.
57
Помню, в детстве мне приходилось слышать о лесе, который мы мысленно представляли себе, сидя на уроке английского языка в средней школе. Это был Арденнский лес[41], где в ручьях плыли книги и повсюду царило добро. Здесь Орландо развешивал на сучьях тексты своих стихов, где их находила прекрасная Розалинда. Под покровом зеленой листвы происходили вздорные размолвки, а рощи служили сценой нежных примирений.
Но для нас ручьи — это просто безмолвные тропы, а добра здесь нет и в помине. Порой, эвакуируясь с какого-нибудь места, мы также оставляем листовки, прикалывая их к деревьям, но это призывы к войскам повернуть оружие против своих офицеров и перейти на нашу сторону. Здесь нет пустых размолвок, а есть лишь смертельная вражда в драматической, не знающей компромиссов борьбе, и когда главные действующие лица в этой драме приходят в столкновение, то зеленая завеса содрогается от выстрелов, а прогалины устилаются трупами.
Да, этот лес совсем иного рода!
58
Наш барак — это рабочий кабинет в чаще лесов. Сидя здесь, я думаю о том, как живут подчас революционеры в городах западного мира. Они встают поутру в своих квартирах, не спеша завтракают, прочитывают доставляемую им на дом утреннюю газету, а затем подъезжают в метро или на автобусе к месту своей работы, где плавно и мягко шуршат лифты, где в конторах устроены жалюзи и стоят телефоны, где достаточно одного дня, чтобы назначить и собрать заседание комитета, где тихо жужжат приводимые в движение электричеством мимеографы и где только что отпечатанные листовки можно тут же распространять на улице среди прохожих. А затем они возвращаются преспокойно домой, чтобы вкусно поужинать, посмотреть телевизор, пойти в театр или почитать книжку, лежа в постели с лампочкой, включенной у изголовья. Даже действуя в подполье, спишь порой на мягкой постели.
Но в стране, подобной Филиппинам, всякий, вступающий на путь революционера, покидает свой домашний очаг и ведет жизнь, полную лишений. Голодает он сам, голодает и его семья. Он словно берет свою жизнь в руки и вешает ее на тонкую ниточку. Его подполье — это продуваемая насквозь пещера, где ему приходится оберегать в ветреную ночь свой зыбкий огонек.
Наш рабочий кабинет — это барак в чаще лесов.
59
Дождь!
Вот враг, что преследует нас неотступно, нанося нам удары на всех тропах и осаждая каждый барак. Еженощно слышим мы, как он барабанит своими бесчисленными перстами по нашей крыше и стенам. Каждый участок в лагере он превращает в болото, и, чтобы зайти к соседу, в уборную или спуститься к ручью за питьевой водой, проделываешь мучительную прогулку по противно чавкающей грязи. Когда мы возвращаемся с купания, ноги по колено в грязи. Наша парусиновая обувь не успевает просыхать и всегда покрыта грязью; до нее противно дотронуться, и мы оставляем ее за дверью.
Однако, промокнув, нетрудно и обсушиться, можно и счистить с себя грязь. Подлинное же, подспудное зло — это медленный процесс гниения под влиянием сырости. Гниет все: одежда, что не успевает просохнуть в заливаемых дождями бараках; обувь, что превращается в клочья, когда идешь по тропе; рвущиеся лямки и пахнущие тлением заплесневелые одеяла. Съестные припасы также быстро плесневеют в лесу; их нельзя долго хранить. Плесенью покрывается и лента для пишущих машинок, валики становятся липкими, сыреет бумага для мимеографа, типографская краска расплывается и образует на ней кляксы, а все металлические части покрываются ржавчиной. Влага проникает и в вырытые в земле укрытия, которые мы оставляем за собою, разрушая все, что мы закладываем в них на хранение. Видимо, дождь не утихомирится, пока окончательно не доконает нас.
Мы чрезвычайно обеспокоены судьбой наших книг: у нас их так мало, а книги по теоретическим вопросам почти не восстановимы. Нам приходится писать и размножать на мимеографе тексты всех учебников для наших курсов. Как бы мы ни обертывали их — тканью, пластиками, бумагой, холстом, — влага все равно проникает внутрь и разрушает все. Первое, что мы делаем, промокнув после похода в речной и дождевой воде, — вынимаем книги и сушим их у очага или на солнце. Мы храним их в самом сухом уголке барака. Но ничего не помогает. Переплеты отклеиваются, коленкор отстает от картона, страницы рассыпаются, стоит лишь дотронуться до них рукой. Старательно и кропотливо сшиваем вновь страницы, а когда они безнадежно крошатся, перепечатываем текст книги заново на машинке. Как и мы сами, наши книги гордо выдерживают все испытания.
60
В чащу лесов прибывают люди.
Где-то в районе треугольника Луизиана — Ка винти Сампалок должно состояться расширенное совещание руководителей движения. Во все уголки в горах и на южные острова были разосланы через связных извещения. Понемногу, пробираясь через кордоны или длинным кружным путем, в лагеря и продовольственные базы по соседству с нами стекаются руководители, чтобы собраться в нужное время в назначенном месте и ждать накопления необходимых припасов, способных обеспечить снабжение большого количества людей в течение нескольких недель. А обеспечить нужно не только самих руководителей, но и многочисленный состав отборных отрядов охранения. Нелегко подготовить и провести такое совещание, предоставив ему надежную охрану и обеспечив абсолютную тайну перед лицом зоркого и активного врага.
Промозглым утром через пелену дождя к нам пробираются по одному люди. Одного из них мы сразу же узнаем и выбегаем из барака ему навстречу. Это Луис Тарук, тяжело навьюченный, шагающий по грязи подобно какой-то длинноногой птице, с зажатым в руках автоматическим карабином. Мы обнимаемся прямо здесь, под дождем. Мы не виделись с ним целых два года. Знакомая нам фуражка. На нас глядит осунувшееся, но улыбающееся, как всегда, лицо. Он прибыл со своей группой из Пампанги, пробродив целый месяц по болотистым и опасным горным тропам.
Рядом с ним появляется тоненькая фигура. Широкие спортивные брюки, куртка. Это его жена, Патти, с которой он недавно обвенчался, фармацевт, окончившая Филиппинский университет. Я пожимаю ее тонкие пальцы. Она исхудала и страшно устала от похода, но ее рукопожатие тепло и сильно, и она с первого же взгляда понравилась мне.
За ними подходят по одному бойцы охранения, небритые, забрызганные грязью, похожие на верблюдов в своих накинутых на поклажу «пончо», — крепкие, как на подбор, молодцы. Здесь же находятся Пол Акино и его боат Феликс — сыновья Био Акино, вождя крестьян Пампанги. В том, кто стоит невозмутимо в стороне в столь непринужденной позе, я не сразу узнаю Линду Бие, самого прославленного из всех военачальников «хуков». Он приветствует меня улыбкой столь робкой, что она не вяжется как-то с его боевой репутацией, которую смело можно счесть уникальной в истории Филиппин.
Луис и люди его группы размещаются в бараке Рега Тарука, его брата. В бараке шумно, он набит до отказа, но это их не смущает; все они выходцы из Пампанги, а филиппинцы из одной и той же провинции неизменно тяготеют друг к другу. Движение «хуков» борется против этих местнических тенденций, но преодолеть их полностью не в состоянии. Из руководителей один лишь Джи Уай полностью свободен от них.
Через несколько дней прибывает еще один человек. Это Джесси Магусиг, при виде которого невольно исполняешься восхищения. Джесси был командирован однажды в провинцию Батангас. Во время стычки с жандармами его ранило в голову, из-за чего парализовалась вся левая сторона тела. Джесси доставили тайком в Манилу для лечения. Но помочь ему ничем уже было нельзя. Он лежал беспомощно, спрятанный в одном из домов. Сдаться он отказался, хотя это помогло бы ему вылечиться. Когда в октябре в городе были совершены налеты и аресты, адрес дома, в котором находился Джесси, стоял в списке. У него был друг среди лиц, облеченных властью, который послал ему предупредительную записку. Однако дома в то время никого не оказалось, посыльный побоялся ждать его, и у Джесси оставались считанные минуты, чтобы спастись. Несмотря на свой паралич, он сумел выбраться на улицу. Ему удалось поймать такси. Налетчики нагрянули в дом в тот момент, когда такси уже поворачивало за угол. Некоторое время Джесси прятался у друзей, однако оставаться в городе было опасно. Друзья решили переправить его сюда, на юг.
41
Лес в графстве Уоркшир в Англии, сказочная, идиллическая картина которого изображена Шекспиром в комедии «Как вам это понравится». —