За последние несколько месяцев мы предусмотрительно запаслись «пончо» — прорезиненными войсковыми плащами, укрывающими от дождя. Каждое из хозяйств располагает по меньшей мере двумя «пончо». Скрепленные вместе и натянутые на палки, они дают кров группе из десяти человек.
К концу дня за бараком Джи Уай, где земля чисто подметена и прикатаны бревна, служащие сиденьями, проводится «деспидида»[63]. И хотя враг находится недалеко и угрожает нам с воздуха, мы не в состоянии расстаться с теми, кто нам дорог, не устроив прощальный вечер. На дереве висит фонарь «летучая мышь» с остатками керосина. Он, словно уличный фонарь, освещает листву.
Причудливая, яркая картина: полоса света, прорезающая тьму в чаще лесов, черные тени от деревьев. Освещенные лица друзей, которых, быть может, мы никогда больше не увидим. Печаль в глазах людей, которые сейчас весело, хохочут и поют. Девушка, что прислонилась к дереву, скрестив сзади руки и откинув голову, поет песню «Анг Бандила Пунит-пунит» («Изорванное знамя»). Молодые пары танцуют на неровном грунте в такт нашим ритмичным хлопкам и напеву. Торжественное пение национального гимна и «Интернационала», сосредоточенные исхудалые лица, поднятые кулаки. Свет ручных фонариков, при котором мы возвращаемся домой, и слова прощания над ручьем в темноте.
Рано утром мы собираемся на том же месте за бараком Джи Уай со всеми пожитками. Теперь, когда ночные тени исчезли и на небе светлеют просветы, это место выглядит совершенно иначе. Печального налета таинственности больше нет. Царит атмосфера деловитой подготовки, идет проверка поклажи и оружия. Став в походную шеренгу, мы становимся бдительным войсковым отрядом, связанным дисциплиной.
В нашей группе несколько натянутое веселье, за которым скрывается печаль. Остающиеся теснятся у плотно сомкнутых звеньев шеренги. Следуют крепкие рукопожатия. Привычное рукопожатие Пандо, не раз видавшего такие сцены человека. Пожатие и легкая китайская ухмылка Джи Уай. Рукопожатие Джесса, его улыбающиеся, в морщинках глаза, словно говорящие: скоро увидимся.
Голова колонны трогается и оттуда доносится приказ сделать перекличку. Колонна медленно выстраивается в одну шеренгу с интервалами. Мы оборачиваемся и машем руками на прощание, а в ответ нам также машут собравшиеся у бараков люди.
— Увидимся в Мунтинглупе[64]! — кричим мы друг другу.
В прошлом году мы говорили: «Увидимся в Малаканьянге»[65].
102
С самого начала у нас возникают две проблемы. Первая — продовольствие.
В городе даже нищий или голодающий в состоянии найти какие-нибудь объедки, чтобы не умереть с голоду. Всегда найдутся сердобольные люди, готовые бросить милостыню в кружку. Но мы хуже нищих, мы — те, кого преследуют.
Выступив в поход, мы послали отряд снабжения из пашей группы в Пакил — один из городов, расположенный в низине, а затем медленно следуем своим путем, дожидаясь возвращения отряда. В первую ночь останавливаемой и «Малибу-Бич», который, как это ни странно, не был обнаружен войсками. Наутро двигаемся, соблюдая все предосторожности, по руслу реки, проходим мимо «Балинтавака», превращенного в груду обугленных развалин и еле видимого в отдалении. В одном месте на троне зияет, словно беззубый рот, не обнаруженный врагом барак охраны, В чаще лесов полно невидимок.
Впечатление такое, будто мы возвращаемся в прошлое, а ветер в лесу нашептывает вслед: «Этому больше не бывать, это прошло. Этому больше не бывать, это прошло».
Поворачиваем на запад, в сторону военной тропы, послав далеко вперед авангард. Располагаемся на отдых у устья, которое служило нам входом в «Малнит на Бато» — лагерь совещания, бросившего вызов врагу. («Это было вчера», — словно слышим мы шепот). Кровом здесь служит навес среди буйных камышовых зарослей у ручья. Вокруг нас разливается влажный густой запах лесной растительности.
Сюда возвращается с пустыми руками отряд снабжения. Кругом вражеские кордоны. В Пакиле стоит крупный гарнизон, и люди там напуганы. Однако в соседнем городе Сннилоан есть свой человек, а там, говорят, войск мало. Надежда окрыляет нас, и даже начавшийся дождь ее не гасит.
Как это ни странно, нас не одолевают мысли о голоде или о предстоящем нам походе. Мы воодушевлены мыслью, что находимся на безопасном пути, вне кордона.
Было бы слишком рискованно продолжать путь по военной тропе. Проходив полдня под непрерывным дождем, мы поворачиваем в чащу и устраиваем двухдневный привал на холмистой возвышенности, где толстые ротанговые стебли изгибаются петлями между деревьев. Отряд снабжения тем временем вновь отправляется в путь. Это мрачное место, и мы передвигаемся здесь с опаской среди похожих на кактусы растений «пандан», твердые кончики листьев которых остры как булавки. Моросит дождь, вокруг мгла, отовсюду капает. В лесу царит тишина. Все окутано призрачной дымкой. Наш паек весьма скуден, и мы пытаемся есть горькую сердцевину ротанга. От нее на зубах оскомина, а горечь так гармонирует с горечью переживаемых нами дней.
На третий день возвращаются наши товарищи. Они идут вразброд, усталые и промокшие. Мешки, что прикреплены ремнями к их спинам, едва заполнены. Они подходят и безмолвно останавливаются с опущенными глазами. Только теперь мы видим, что одного из них не хватает.
Вот что они рассказывают.
Дом их знакомого в Синилоане находится на окраину города, через дорогу, близ небольшой рощи около залива. По обеим сторонам дороги лежат открытые поля. В городе расположился отряд войск, а дорога патрулируется» С наступлением ночи они пробрались ползком через поля, через дорогу, улучив момент в промежуток между появлением патрульных автомашин. Хозяин дома сначала испугался, но в конце концов согласился закупить припасы и, чтобы не вызвать подозрений, сделать две-три ездки. Наши люди не захотели пробираться несколько раз через поля и дорогу и всю ночь, весь следующий день пролежали в маленькой роще под дождем без пищи, наблюдая за снующими вблизи воинскими патрулями. Хозяин отправился поутру на рынок в своей «каретеле»[66]; они слышали, как он уехал и через некоторое время возвратился с частью припасов. Они тем временем ждали. Пополудни хозяин вновь отправился и долго не появлялся. Наконец, под вечер они услышали, что «каретела» возвращается. Но в; этот момент одна из машин на шоссе с ревом погналась за ней. Солдаты захватили «каретелу», стащили с нее и избили возницу, выбросили на дорогу мешки с рисом. Бойцы не могли примириться с мыслью остаться ни с чем. Они помчались в дом и захватили в спешке все, что смогли, хотя и знали, что солдаты их заметят. По ним открыли огонь, они стали отстреливаться. Солдаты поспешили укрыться, а наши товарищи пустились бежать через дорогу, через поля. Именно тогда был убит один из них.
Итак, здесь также установлен кордон, а мы идем параллельно ему. В мешках наших людей находится не больше! чем по три «ганта» риса на каждое хозяйство, немного сахара и полдюжины банок «Хемо» — витаминного напитка с шоколадным порошком. Для предстоящего нам похода это чрезвычайно мизерно. Тем не менее мы трогаемся в-путь. Мы не можем здесь дольше оставаться.
Лес что-то нашептывает, словно «подсмеивается над нами.
103
Вторая проблема — выбор пути.
Днем позже мы располагаемся пополудни в кокосовой роще на небольшой возвышенности за городом Фами, ожидая наступления ночи. Под нами, вдоль озера Лагуна-де-Бай, вьется открытая со всех сторон дорога Фами — Инфанта. Мы находимся на тропе, где войска меньше всего могут заподозрить наше присутствие, поэтому и идем на риск.
Дорога Фами — Инфанта, тянущаяся от городов, расположенных близ озера Лагуна-де-Бай, до Инфанты на тихоокеанском побережье, — единственная шоссейная дорога, пересекающая Сьерра-Мадре на 200-мильной полосе, расположенной между Маубаном и Балером. Она разрезает пополам тропы «хуков», соединяющие Северный и Южный Лусон, а поэтому усиленно патрулируется войсками; в эти дни ее охрана удвоена. Благодаря своему стратегическому положению дорога стала местом кровавых столкновений между «хуками» и войсками. В армии она известна под названием «аллен засад», так как «хуки» неоднократно истребляли здесь воинские автоколонны. Время от времени патрули перехватывают пересекающие дорогу колонны «хуков». Тогда завязываются кровавые схватки.