На подходе к мосту через Черную речку остановил лошадь, привязал к дереву и медленно, молча пошел вперед. На вопрос гостя: «В чем дело?», заданный тоже неторопливо и как бы нехотя, ответил:
— Мост тут. Проверю, нет ли пограничников. А вы сидите!
Знал я, что у моста никого не может быть, но я его всегда таким же образом проверял, и об этом знали Шульц и Радкевич и в разговоре с этим господином о пути они не могли упустить такой немаловажной детали. Да еще Мессинг напоминал — все должно быть точно так, как всегда!
Но никогда прежде я так сильно не уставал. Вначале переправил в Финляндию проверяющего «окно» Радкевича, за ним с таким же заданием последовала Шульц, после Якушев туда и обратно, а теперь еще и этот господин. А это все ночи, одна за другой. Да еще на мне были немалочисленные обязанности начальника заставы. Вот я и вознамерился немножко облегчить себе жизнь: постою, думаю, в кустах несколько минут, вернусь и скажу: «Проверил, ничего опасного нету». Так и поступил бы, наверное, но вспомнился урок, года четыре назад полученный в лыжном отряде Антикайнена в белом тылу, когда, командуя разведвзводом, я из-за невнимательности подвел весь отряд под прицельный огонь сильной, до шестидесяти человек, засады белофиннов. К счастью, никто не пострадал, но позор для меня был великий. Полученный тогда урок вспомнился мне теперь. «Что, повторения тебе захотелось? Одного раза мало?» — выругал я себя и вышел на мост, проверил все, даже под мост заглянул, — и это спасло от беды, может быть непоправимой. Отлучился я на четыре-пять минут, но, к моему ужасу, за эти минуты «гость» исчез. Медленно — торопливость могла бы быть еще одной ошибкой — я осматривал кустарники возле подводы и ругал себя: «Болван, разиня, такого зверя выпустил! И на черта этот мост тебе сдался…» Но тут, и тоже со стороны моста, появился этот мой «гость». Каким милым он мне показался в тот миг! Я был готов его обнять, расцеловать, как лучшего друга после долгой разлуки, но проявление радости было бы тоже ошибкой, и я ограничился скупым ворчанием: «Вам, господин, надо соблюдать мои требования». Ясно было — гость прошел по моему следу и проверил, что я на мосту делаю. Но почему я этого не предвидел и не уловил его шагов? Хорош пограничник с претензиями на звание чекиста!
Мы выехали еще до полуночи, пути неполных два часа. Следовательно, чтобы наш приезд на станцию с прибытием первого утреннего поезда согласовать, нужно было несколько часов провести в лесу. Боялся я этих остановок, боялся, как бы маленькими ошибками, неоправданной торопливостью или медлительностью, особенным вниманием к сказанному собеседником слову, даже улыбкой не к месту, — не провалить дело. Сапер, говорят, ошибается только раз. Солдат тайного фронта таким правом не наделен. Обычные мои собеседники — многоопытные профессионалы — наблюдательны, и попробуй расшифруй паутину их наблюдений и выводов.
Впрочем, на этот раз опасности не уловил. Я снял с себя мокрую одежду, выжал из нее воду. Гость меня вопросами не атаковал и за моими действиями как будто не следил, развлекал меня со вкусом рассказанными анекдотами из советского быта.
На станцию приехали минут за десять до прихода поезда. У коновязи, полукругом опоясывающей лесной островок, вроде скверика, остановил лошадь и пошел за билетом. Рассчитывал, что за ту пару минут, пока меня не будет, гость не исчезнет, не успеет скрыться в поселке за площадью. Так и вышло. Он только отошел в сторону от лошади и затаился в кустах.
Подошел поезд, и в тамбуре последнего вагона я из рук в руки передал этого господина тем двум чекистам в штатской одежде, с которыми был познакомлен. Дело было сделано!
При прощальном рукопожатии «гость» ловко и незаметно для посторонних всунул в мою руку какую-то жесткую бумажку. Денег я от моих пассажиров никогда не брал — они должны были оседать на мое имя в финляндском банке, а о «чаевых» даже представления не имел. Вот я и подумал, что гость мне какую-то записку передал, важную, может быть, и срочную. После отправления поезда я эту «записку» развернул и был немало озадачен, обнаружив вместо нее три червонца — тридцать рублей, без каких-либо записей и проколов. Что бы это значило?
По телефону из комнаты уполномоченного — в те годы и такие были, — я сообщил Салыню семь слов, мало что говорящих непосвященному: «Груз сдал, упаковка целая, печать не повреждена», и эти слова означали: «гость» не сбежал и не убит в пути, ножом я его не колол и, последнее, — моей настоящей роли он не разгадал. За сдачу груза Салынь меня поблагодарил, а насчет червонцев, о которых я ему тоже доложил, сказал просто: «На чай он их тебе дал, понял?» Тут же намеками дал понять, что после первого успеха движение этого груза в обратном направлении становится еще более вероятным.