Так сами бедуины воспевают украшения возлюбленной.
«ЗОЛОТОЙ ВЕК»
Мы сражались среди их верблюжьих паланкинов.
Сверкали мечи, и кровь лилась рекой…
Трудно обозначить исторические рамки «золотого века» бедуинов, датировать его начало и его конец, хотя такие попытки и предпринимались. Он существует лишь в мире представлений бедуинов, в дошедших до нас преданиях. Он прославляется в произведениях устного поэтического творчества. Именно в фольклоре заключено все богатство художественных выразительных средств арабов-кочевников. Бедуины не знают живописи и скульптуры; несложны их танцы. И если отвлечься от орнаментов, которые женщины вышивают на коврах, то можно прийти к заключению, что владение словом, искусство рассказа и поэзия — главная арена показа творческого дарования кочевых народов Арабского Востока.
«Когда-то в старину… в давно ушедшие годы жил храбрый шейх…» Так или подобно этому начинают бедуины свои истории, помогающие им коротать время у ночного лагерного костра. Героические деяния прославленных вождей, мужество и храбрость разбойников пустыни, похождения злых и добрых духов — неисчерпаемые темы для бесконечных бесед под черными крышами шатров.
Свое высшее выражение поэзия бедуинов получила в «касыдах» — особой форме лирики с присущими ей строгим размером и стилем баллад. Они передаются устно от одного поколения другому на протяжении веков. Имена авторов некоторых из этих произведений дошли до нас. Многие касыды были уже сравнительно рано записаны и объединены в стихотворные сборники — «диваны».
Диапазон фольклорной поэзии кочевников чрезвычайно широк: от описаний природы до восхвалений (в том числе и собственной персоны) и любовных песен; от песни, где высмеиваются или клеймятся позором враги, до траурных песнопений, оплакивающих потерю друзей или родственников. И сегодня в шатрах бедуинов можно услышать импровизации в честь посещения почетного гостя. Певец аккомпанирует себе на «рабабе» — простом смычковом однострунном инструменте, струна которого сделана из конского волоса.
Откроем наши примеры бедуинской поэзии касыдой доисламского поэта Аль-Шанфара, где он как бы представляет себя:
Чтобы лучше понять принципы классического арабского стихосложения, приведем суждение теоретика литературы Ибн Кутейбы. Он пишет, что автор касыд обычно начинал их упоминанием о покинутых местах, о прошлых временах и следах прежних обитателей. Потом как правило, автор плакал и просил друзей хранить тишину, Чтобы можно было говорить 0 тех, кто покинул эти места, ибо живущие в шатрах отличаются от оседлых людей, меняют местожительство. Кочевники ищут новые пастбища, передвигаются от одного источника воды к другому и идут к местам, где прошел дождь. Затем поэт переходил к любовной теме, жаловался на муки любви, на боль разлуки, говорил о силе своего чувства, чтобы привлечь к себе взгляды и внимание, поскольку муки любви близки и понятны всем, ибо бог создал своих рабов так, что вложил в них радость любви и склонность к женщинам, и поэтому не найти такого, который не был бы к этому так или иначе причастен или не имел влечения к этому, будь то дозволено или запретно. Когда поэт видел, что на него обратили внимание и слушают, он делал намек на то, что ему кое-что должны; он жаловался на усталость, длительные бдения, ночную езду, на истощение коня или верблюда. И когда он убедил того, к кому обращался, в настоятельной необходимости вознаградить свои ожидания и изобразил все страдания, с которыми связано его путешествие, поэт переходил к восхвалению слушателя, побуждая его к признательности и щедрости, ставя его выше других, равных ему и преуменьшая с этой целью достоинства великих людей. Таково мнение Ибн Кутейбы.
Поэт, о котором здесь говорится, использует все свое дарование, чтобы склонить к себе слух влиятельного и состоятельного вождя племени в надежде получить от него вознаграждение. При этом речь никоим образом не идет только о материальных выгодах; поэты преследовали нередко и политические цели, например, поддержку мирных переговоров между враждебными племенами или усилий, направленных на освобождение пленника, и т. п.
Странствующие арабские певцы раннеарабской эпохи напоминают во многих отношениях трубадуров средневековья. В их стихах нередко звучит мотив гордости собственной персоной. Например, Абид аль-Абрас: «Спроси у поэтов, могут ли они плавать в морях поэтического искусства так, как плаваю я, или нырять в нем, как я ныряю! Мой язык в песнях восхваления, в полемике и в стихосложении ныряет более искусно, чем рыба, которая плавает в глубинах моря». Другой поэт говорит, восхваляя свой талант:
Аль-Тиримма, поэт VIII века, клеймит своих врагов-тамимов яростной насмешкой: «Если бы блоха, оседлав вошь, напала на обе боевые шеренги тамимов, они, конечно, обратились бы в бегство!» Выразительна карикатурная характеристика разбитого врага, вынужденного отступать: «Тогда они, мои противники, отступили медленным шагом, как несущие воду у канала верблюды, шлепающие по грязи».
К лучшим произведениям арабской любовной лирики принадлежит касыда уже известного читателю поэта Имруулкайса. Это фривольный рассказ о любовных приключениях (поэт рассказывает, как он «наставил рога»), о том, что в его времена было далеко до строгих моральных норм, пришедших позднее с исламом. Если у современных бедуинов считается зазорным даже упоминать об отношениях между мужчиной и женщиной, то в древнеарабских касыдах описание любовных похождений было чем-то само собой разумеющимся.