«Широко распространено заблуждение, — пишет известный исследователь кочевничества Р. Герцог, — что ислам, начало которому положил в VII веке Мухаммед, является религией, коренящейся в арабском бедуинстве или по крайней мере обнаруживающей существенные черты этой жизненной формы. Скорее можно утверждать обратное, ибо Мухаммед был по происхождению, по профессии и по образу жизни горожанином, который по отношению к бедуинам держался очень замкнуто, а во многих случаях подвергал их и резкой критике. Его приверженцы также были горожанами. Бедуины присоединились к нему лишь спустя некоторое время»{22}.
Одной из причин слабого соблюдения бедуинами предписаний ислама служит то, что до сегодняшнего дня они придерживаются различных анимистических и магических представлений, берущих начало еще в доисламскую «языческую» эпоху. Среди кочевых племен распространена вера в духов и демонов; бедуины различают добрых и злых джиннов, обитающих в пустынных скалистых районах. Например, самум, вихрь пустыни, бедуины считают злым духом. Он действительно как гигантский разбушевавшийся дух проносится по степи, сея вокруг себя бедствия и разрушения, нередко срывая бедуинские шатры.
Вера в Аллаха и его пророка у верблюдоводов выражается прежде всего в том, что они механически произносят некоторые религиозные формулы во время еды, садясь на верблюда или на лошадь, при ритуальном заклании скота. К тому же бедуины весьма терпимы в вопросах веры. Верховный вождь шаммаров Миш’ан аль-Фейсал однажды сказал мне: «Религия, Абдалла, подобна колодцу в пустыне: вокруг него собираются христиане, евреи и мусульмане, его воду пьют все!»
ЖАРКАЯ БОРЬБА ЗА КОЛОДЦЫ
Шли свой дождь, о дождевая туча!
Напои влагой корни дерев.
Однажды весной 1968 года по коричнево-красному песку пустыни, что простирается к востоку от Нила, между рекой Атбара и Голубым Нилом, шел Хурр, сильный белый верблюд. Пучки выцветшей степной травы метровой высоты то там, то тут торчат из песка. Солнце сияет в ослепительно лазурном небе. Температура в тени доходит до 35 градусов, но постоянный ветерок позволяет легче переносить жару. Цель моей поездки: посещение различных лагерей кочевников. Шейх Ахмед аль-Дали, белобородый вождь племени хассани, был так любезен, что предоставил в мое распоряжение своего лучшего верхового верблюда. В провожатые он дал мне сына — подростка Юсуфа. Черные глаза маленького проказника искрятся хитростью. Юсуф проворно взбирается на моего верблюда, чтобы показать мне дорогу. Мы идем с ним от лагеря к лагерю, разделенных друг от друга многими километрами.
Сегодня до обеда мы решили посетить Бир ан-Наква, важнейший водный источник в этой местности, колодец глубиной 76 метров, пробуренный в песчанике. Сотни кочевников прибывают сюда ежедневно, чтобы напоить стада и наполнить водой кожаные бурдюки. В то время как мы словно с наблюдательной вышки рассматриваем степь, мой спутник заводит песню, ритм которой соответствует мерной, укачивающей поступи нашего верблюда. Ветер относит в сторону слова, а мне хотелось бы их услышать. Я прошу Юсуфа повторить. Тогда маленький пройдоха говорит: «Сперва дай мне десять пиастров, а потом я тебе спою». Такой гонорар при наших дружеских отношениях показался мне чрезмерным, и дальше мы ехали молча. Но когда я под влиянием размеренного хода сам запел какую-то мелодию, мой милый Юсуф пожелал узнать смысл песни. Разумеется, я ему сказал: «Сперва дай деньги, а потом я тебе объясню!» Маленький плут тотчас же оценил комизм ситуации, и мы принялись так безудержно хохотать, что чуть не свалились с верблюда. Но внезапно наше веселье как рукой сняло…
Мы уже приблизились к колодцу. Вокруг него кишели овцы, козы, верблюды и зебу. За водой пришли около ста человек, но кожаные ведра и ремни валялись в пыли, вместо них пастухи сжимали в руках топоры и толстые дубинки, избивая ими друг друга! Кровь застыла у меня от ужаса, когда я оценил ситуацию.
Воздух был наполнен воплями ярости, глухо ударяли дубинки по гладко выбритым головам. С каждой стороны (хассания и шайгия) в стычке участвовали человек тридцать. Одни уже корчились на земле в крови. Другие пытались примирить дерущихся. Они бегали в разных направлениях, выкрикивая успокаивающие слова, но напрасно! Снова и снова бедуины обрушивались друг на друга, нанося опасные удары. Я увидел, как один бедуин, пытаясь защитить себя, поднял руку над головой. Удар топора раздробил ему руку, и она повисла как плеть; крича от боли, тот упал на землю. Я подъехал поближе к месту схватки; Юсуф, обхватив меня сзади, срывающимся голосом вопил: «Халас, халас! Харам алейкум, я бени эль-араб! Харам алейкум! (Кончайте! Прекратите, сыны арабов, позор вам!») Но те были слепы и глухи от ярости. Лишь минут через десять возбуждение улеглось. Девять тяжело раненных бедуинов лежали, истекая кровью, на песке, и у одного была сломана рука. Позже я услышал, как он сказал: «Слава богу, только рука повреждена. Голова цела, эль-хамду-лилла!»
Я поспешил за медицинской помощью в Муссаварате. Профессор Гинтце из Университета им. Гумбольдта (Берлин) и сотрудники его экспедиции, много месяцев занимавшиеся здесь раскопками развалин древнесуданского королевства Мероэ, только что сели обедать. В нескольких словах я рассказал о случившемся. Быстро погрузив в «лендровер» медикаменты и перевязочный материал, мы помчались на машине к колодцу по бездорожью, рискуя сломать себе шею. Вторая машина выехала в Дженди, ближайший окружной центр, чтобы информировать суданские власти о происшествии.
Супруга профессора, сама врач, тщательно обработала йодом и перевязала кровоточащие раны. Ни у одного мужчины не дрогнул даже мускул во время болезненных процедур. Бедуин со сломанной рукой стоически терпел, когда ему накладывали шины. Однако, как только я попытался сфотографировать раненых, раздались энергичные протесты!
Когда мы прибыли, шейхи племен уже сидели в тени акаций и мирно обсуждали, как лучше уладить конфликт. К счастью, жертвы распределились более или менее поровну, и опасность возмездия в будущем, кажется, не грозила никому.
Что же вызвало это «извержение» страстей? Оказывается, разошлись мнения относительно того, кому должны принадлежать несколько пустых канистр, выброшенных в лагере экспедиции на свалку. Но это был лишь повод. Подлинная причина лежала глубже. Она заключалась в нехватке воды в колодце Бир ан-Накве. Его воду делили между собой многотысячные стада обоих племен, но водное зеркало постоянно падало из-за отсутствия дождей, и казалось, что катастрофа неминуема.
Шайгия и хассания с давних пор дружно пользовались этим колодцем, чья красно-коричневая вода несла жизнь людям и животным. Однако стада росли, а воды становилось все меньше. Оба племени с трудом договаривались о сроках водопоя. Тревога и беспокойство овладевали умами. На обоих полюсах накапливалась вражда. Столкновения, нередко с более трагическим исходом, чем тот, о котором шла речь, случаются и в других засушливых районах Судана.
Поход против жажды
Нехватка воды характерна для огромной территории на севере и на западе Судана, в стороне от благословенного «отца Нила». Эксперты по водному хозяйству определяют годовую потребность в воде для людей и животных этого района 240 миллионами кубических метров, а в наличии имеется лишь четверть этого количества! Чтобы смягчить остроту кризисного положения, правительство Демократической Республики Судан в феврале 1970 года начало кампанию по улучшению водоснабжения в стране. Был разработан научно обоснованный 12-летний план, предусматривавший решить задачу в два этапа. Некоторые государства заявили о своей готовности участвовать в этой кампании. Есть надежда, что международная солидарность и напряжение всех сил суданского народа сделают все возможное, чтобы одержать победу в походе против жажды.