Близ устья Гаинды, шумно впадающей в Подкаменную Тунгуску, на берегу стоят каменные плиты, напоминающие знаменитые Перья в заповеднике Красноярские Столбы. Ниже устья этой речки Подкаменная Тунгуска круто поворачивает влево и скрывается среди высоких лесистых склонов. У подножия скал на устье разместились густые заросли черемухи с гроздьями спелых ягод. Это лесное лакомство привлекло многих наших пассажиров.
Когда я кончил снимать, Губенко снова подошел ко мне:
— Не хотите ли проплыть со мной в катере?
— С удовольствием!
Я забрал с илимки киносъемочную аппаратуру и уселся в голубой катер рядом с Григорием. Громкий звук сирены оповестил об отплытии, и наш караван отправился в путь.
Берега реки — это сплошные скалы. Трудно определить, чего здесь больше: леса или каменных шпилей, стоящих то на одинаковом уровне с деревьями, то гораздо выше их; бесчисленное множество тонких, как иглы, утесов с заостренными вершинами упирается в небо.
Далеко внизу виден катер...
На одном из береговых столбов, стоящих близко в реке, видна белая надпись: «Миру — мир!»
Губенко заметил мой взгляд:
— Это мое художество. В большую воду, весной, вода здесь поднимается к самым скалам. Как-то плыли мы, я и написал.
Время от времени Григорий показывал мне какую-нибудь интересную башенку, поднимающуюся среди леса, или причудливый шпиль, или тонкий наклоненный столб, готовый, кажется, вот-вот упасть.
— Падают ли когда-нибудь эти столбы? — спросил я.
— Э-э! — махнул рукой Григорий. — Стоять им еще тысячу лет. Падают они, конечно, но мы не видим. Скалы эти очень крепкие.
Скалистый берег справа внезапно раздвинулся; показалось устье речки Малой Нирунды. Каменный лес сменился сплошной тайгой.
— Батя мой недалеко здесь живет, — сказал Григорий. Достав откуда-то газету, он подал ее мне.
— Это он.
Газета называлась «Новая жизнь». Издается она в Байките. С ее страницы на меня смотрел дед с хорошими, добрыми глазами, большой седой бородой и аккуратно причесанными волосами.
Отец Григория родился в 1885 году на Украине. До революции он попал в Сибирь как политический ссыльный, полюбил ее суровую природу и остался здесь навсегда. Женился на сибирячке. Здесь и родился Гриша.
В годы становления Советской власти в глухих сибирских уголках Никита Герасимович Губенко был партийным работником; долгое время он работал председателем одного из колхозов, потом был председателем Байкитского райнотребсоюза. Подошла старость. Старик ушел на пенсию, занялся охотой, стал знатным промысловиком Байкитского района.
— А впрочем, вы сейчас увидите его сами, — сказал Григорий.
Вновь загудела сирена. Перед большим бурным ручьем, впадающим слева в Подкаменную Тунгуску, Губенко круто повернул катер к правому берегу. Я разглядел крохотную охотничью избушку возле леса. Рядом с избой стояла одинокая человеческая фигура. От избушки к воде бежала черная собака.
Когда причалили и высадились на берег, Григорий сказал:
— Перекусим малость, Михаил Александрович.
Перепрыгнув по камням через шумный ручеек, мы поднялись к избушке. Навстречу нам шел симпатичный бородатый старик.
— Ну как, батя, жизнь? — приветствовал его сын.
— Живу помаленьку, промышляю. Вот только грыжа не дает покоя — ходить далеко не могу.
Старик приветливо поздоровался со всеми и спросил:
— Вы, ребята, наверно, есть хотите? Гриша, там, — он кивнул в сторону лога, — в бочке есть харюзы, сигов малость. Давай, хозяйничай, угощай гостей-то.
Вскипятили чай. На столе, устроенном перед избушкой, появились малосольные хариусы и сиги, кружки и черный хлеб. Мы сели за стол.
Я невольно огляделся. Крутые, заросшие лесом склоны спускаются к реке. Рядом с избушкой, в логу, протекает маленький шумливый ручеек. Выше простирается неоглядная тайга, над ней высятся скалистые обрывы. Что заставляет старика жить одиноким среди этой таежной глухомани?
Григорий заметил, что я оглядываю места, наклонился ко мне и прошептал:
— Как наступает лето, батя говорит мне: «Вези меня, Гриша, в мою избу». Мать ворчит на него, а он — вези и только!
Действительно, что может быть для старого человека лучше отдыха в таком уединенном месте? Да только ли для старого! Кто бы отказался провести со стариком лето в его избушке! И вам было бы хорошо, и ему не скучно. Помогли бы ему в рыбалке, в охоте — и полный стол еды к вашим услугам. От избы можно совершить немало интересных дальних маршрутов по тайге. Рядом студеная прозрачная река. В тайге тьма ягод и грибов, непуганая дичь. Над вами чистейший воздух. Дыши полной грудью, очищай легкие от городской копоти!
Много таких одиноких избушек по рекам Сибири. Немало старых рыбаков и охотников проводят в них лето и осень, добывая для государства пушнину. Провести свой отпуск в такой охотничьей избе со старым охотником, прожить с ним месяц на берегу глухой реки — такое запомнится на всю жизнь!
— Не хотите ли посмотреть, чем промышляет мой старик? — спросил меня Григорий.
Я согласился.
Деревья среди скал
— Покажи-ка нам, батя, как ловишь соболей.
Никита Герасимович повел нас в тайгу к местам, где у него расставлены ловушки, так называемые плашки. Плашка — это доска, которая, будучи определенным образом установлена (насторожена), падает на зверька, если он подползет под нее и схватит прикрепленную приманку. Для тяжести на плашку еще кладется лесина.
Узенькая тропка, тянущаяся среди темного леса, скоро привела нас к одной из ловушек.
Здоровье уже не позволяет Никите Герасимовичу промышлять ружьем, и он успешно добывает зверьков плашками. До двухсот ловушек расставил он на многие километры вокруг избы. Периодически он обходит их и просматривает.
От избушки старого Губенко до Полигуса примерно пятьдесят километров по реке. Не доплывая до села километров двадцать, в узком скалистом месте находится порог Дедушка. Григорий Губенко хотел еще засветло пройти этот порог, чтобы вечером быть в Полигусе.
Я плыву на последней илимке, чтобы можно было заснять весь караван, когда он будет проходить через порог. Километрами двумя ниже приюта старика с левого крутого берега в Подкаменную красивым каскадом впадает бурная речка Огнё. Под каскадом разлилась большая тихая заводь. В ней и ловит старик тех крупных хариусов, которыми он угощал нас.
Впереди по Подкаменной Тунгуске виднеется широкий и тихий разлив. Там находится остров Польпоро. Река огибает его двумя широкими мелкими протоками. Более полноводная из них левая, но по ее руслу разбросаны опасные подводные камни. Тихое на первый взгляд место, но коварное.
Губенко то и дело высовывается из катера, зорко просматривает левую протоку, по которой наш караван должен обойти остров.
Тихим ходом мы приближаемся к мели. Вот уже передняя илимка подпрыгнула от удара о подводный камень, задрожала. Вторая, следующая за ней, миновала камень. Губенко что-то кричит рулевым и машет рукой. Те вцепились по двое в рули и судорожными движениями пытаются изменить направление каравана.
Снова задрожала первая илимка. Вторая наклонилась, и под ее бортом мы увидели большой черный камень. Илимка с треском переползла через него.
Рулевые на третьей, последней барке схватились за руль, чтобы отвернуть в сторону, но было уже поздно. Наша илимка глухо ударилась о камень, нос ее тяжело подпрыгнул, послышался треск. Буксирная веревка туго натянулась и оборвалась. Илимка остановилась на камне как пригвожденная: дно ее было пробито.
Катер с двумя другими барками удалялся от нас.
На какое-то мгновение сплавщики не могли опомниться. Потом кто-то из них крикнул:
— Вода в трюме!
Люди бросились внутрь илимки, которая была загружена мешками с мукой. Там находилась и моя киноаппаратура. Вода быстро прибывала. Ящик с аппаратом был почти наполовину в воде, среди кулей с мукой плавал спальный мешок. Почти все вещи были подмочены, в том числе и коробка с чистой кинопленкой.