По дороге небольшими группами народ идёт в направлении Вамса; ясно видно, что там происходит что-то особенное. Мейнт прыгает мне на спину, размахивая при этом своёй трубой.
«Давай, ты должен довести меня до церкви. Н-но, лошадка, но!»
Я сбрасываю его и продолжаю путь среди девочек. Тринси берёт меня за руку.
«Сегодня будет чудесный день, Йерун, — говорит она — Вот увидишь. Никто не сможет усидеть дома».
Деревня наряжена, во многих садах развеваются флаги, а перед одним из домов стоит арка, украшенная бумажными цветами и маленькими оранжевыми флажками[32], развевающимися на теплом ветру.
Вся деревенская улица — одна сплошная пёстрая гирлянда.
Между двух столбов поперёк улицы натянута полоса ткани, на которой крупными буквами написано «МЫ БЛАГОДАРНЫ НАШИМ ОСВОБОДИТЕЛЯМ».
Мы останавливаемся и смотрим на эти буквы над нашими головами так же торжественно, как в церкви. Это также относится и к Волту, думаю я гордо, он один из них. Я благодарен моему освободителю…
На перекрёстке стоят несколько повозок. Спины лошадей блестят на солнце. Время от времени лёгкий запах навоза долетает из деревни и перемешивается с резкими запахами нафталина и одеколона, исходящими от воскресной одежды людей, собравшихся на деревенской улице.
«Пойдем со мной в воскресную школу, — говорю я Тринси, как только мы входим в деревню. — Посмотрим, висят ли там мои картины».
Мы протискиваем через толпу, я держусь за её руку.
«Сперва на выставку». Она тянет меня к обочине, где в маленьком киоске выставлены открытки и газетные фотографии.
«Наша королева и принцессы», — говорит человек в будке. Я вижу на фотографиях невысокую, полную женщину в длинном пальто и смешной шляпке, чьи руки безвольно свисают из длинных рукавов. Она смотрит слегка улыбаясь и немного высокомерно.
Разве это наша королева? Да здравствует Оранжевый, да здравствует Вильгельмина? Она, конечно, обнищала из-за войны.
Большая картина в ярко-зелёных и синих тонах вызывает наибольший интерес. Тринси вынуждена толкаться, чтобы встать поближе.
Мы видим женщину, которая сидит на слегка покатом газоне, её руки обхватили колени, рядом с ней сидят три девочки, беспечно смеющиеся, в белых платьях и с бантами в волосах. За ними виден белый дом, и несколько в стороне стоит мужчина в очках, со слегка склоненной головой и напомаженными блестящими волосами, курящий трубку.
«Юлиана с маленькими принцессами», — говорит Тринси благоговейно.
«Прекрасно, не правда ли? Какие они сладенькие, эти малышки».
Я смотрю на ухоженных детей на этой нереально зелённой траве.
«У них есть солдаты, которые их охраняют?» — спрашиваю я, но Тринси уже погрузилась в оживлённый разговор с мужчиной из киоска.
Среди нескольких тёмных картин под стеклом я нахожу открытку с волнистыми краями. «Королевский дворец в Амстердаме» — написано снизу белыми буквами. Я наклоняюсь вперёд и внимательно рассматриваю: это та самая улица, где стоял грузовик, откуда начался мой путь во Фрисландию. Рядом можно увидеть мальчика с велосипедом, и женщину в длинной тёмной одежде и широкополой шляпе, удивленно смотрящая в камеру, с девочкой, прячущей лицо в юбках женщины. Эта идиллическая картина совсем не совпадает с моими серыми воспоминаниями.
Издалека слышится музыка, внезапно все люди начинают двигаться в том направлении, и Тринси, захваченная массовым движением, тащит меня за собой.
«Если мы поспешим, то сможем занять места в первых рядах».
Чуть дальше я вижу приближение музыки. Это сплочённая группа людей с празднично развевающимися знаменами и флажками и сверкающими на солнце инструментами. Множество ног поднимают клубы пыли, и равномерный грохот барабана создаёт впечатление приближающегося поезда, скрытого за облаками.
«Привет».
Рядом с нами стоит Ян. На нём куртка, которая ему слишком мала и из её коротких рукавов далеко наружу высовываются его запястья. Он бледен, а его глаза воспалены. Он морщит нос, намекая на присутствие Тринси и понимающе улыбается.
«Ты пришёл со своей сестрой?»
Он что-то шепчет мне в ухо, чего я не могу разобрать и пренебрежительно смеётся. Его руки стали большими, под обгрызенными ногтями грязь, и его глаза проницательно смотрят на меня.
«Слышно что-нибудь о доме?», — спрашиваю я.
Я должен оставаться его другом, мы вместе вернёмся назад, в Амстердам.
Ян плюет в ладони и трет их друг о дружку.
«Нет, — говорит он. — Это не имеет значения, я останусь здесь. Мне и здесь хорошо».
У него небольшая тень на потной верхней губе, и в уголках его глаз застыли зёрнышки сна. Склонив голову в сторону Тринси, он подмигивает:
«Определенно лакомый кусочек. Я бы не удержался».
Он толкает меня и перебегает перед оркестром на другую сторону улицы.
Галдёж вокруг нас подавляет меня. Маленькими, шаркающими шагами музыканты проходят мимо; извергаемые ими звуки поднимают облака пыли. Я вижу Мейнта, с красным лицом и выпученными глазами, дующего в свою трубу. Его взгляд прикован к нотам, закреплённым к трубе, и он не видит ничего вокруг.
Звуки музыки застревают у меня в горле, я задавлен шумом толпы и оркестра, и то, и другое плохо действует на меня. После военного оркестра появляется небольшая открытая машина. За рулём сидит солдат, рядом с ним человек в военной форме и фуражке, время от времени поднимающий руку, прикладывая её к фуражке и отдавая честь. Тюльпан вылетает из толпы, падает на капот автомобиля и остаётся там вялым и надломленным среди ярко-зелённых листьев. В следующем автомобиле сидят солдаты, которые высовываются и размахивают руками, у некоторых в руках букеты цветов. Я пытаюсь заметить среди всех этих лиц что-то особенное, но парад заканчивается через несколько секунд.
Вслед за машиной люди направляются опять в сторону церкви.
Я оглядываюсь, но Тринси исчезла. Сзади две руки обвивают мою шею.
«Но если твои отец и мать приедут забирать тебя, то я поеду с тобой», — говорит Ян и тянет меня назад.
«Не действуй в одиночку! Обязательно мне сообщи, ведь мы же друзья!»
Он по-дружески толкает меня в плечо так, что я падаю у садовой изгороди. Оркестр стоит на улице перед церковью и играет торжественную мелодию, которой нерешительно подпевают; за головами людей я вижу крышу армейской машины. Я направляюсь в сторону Хейта и Мем, стоящих среди деревенских жителей. Хейт поёт. Мем, в своей воскресной одежде выглядит очень внушительно, в её широкой, чёрной тени Хейт почти незаметен. Она слушает с воздетым к небу подбородком и выглядит мягко и беспомощно, словно вот-вот чихнёт. Время от времени она проводит платочком по глазам, неуклюже и нервно. Хейт выглядит как её ребёнок, он улыбается, стоя рядом с ней и его губы двигаются в такт словам песни.
Когда песня заканчивается, заводится мотор и машина с людьми в форме уезжает. Человек в фуражке остаётся: он идёт к маленькому входу в церковь и сияющие яркие полосы на его форменном мундире выглядят преисполненными гордостью. В отполированных до блеска ботинках, подходит он к двери в церковь и остается там стоять по стойке смирно. В то время как машина осторожно маневрирует в толпе, я пытаюсь быстрее протиснуться поближе к ней. Этот солдат, что схватился руками за поручень, случайно не Волт? Он осматривается в поисках меня или мне это только кажется? Я расталкиваю людей руками и быстро продвигаюсь вперёд, но машина уже слишком далеко и едет теперь быстро.
Церковный колокол начинает звонить, все смотрят вверх, и на башне появляется огромный флаг. Тишина упала на дома — слышен только звон колокола и гул автомобиля, покидающего деревню. Я иду вслед за другими ко входу в церковь и исчезаю за стеной маленького кладбища, вдоль неё пробираюсь к обратной стороне воскресной школы и выхожу чуть дальше на тихую улицу. Не долго думая, я бегу по украшенной флагами дороге к каналу.
Волт стоит на мосту, как-будто бы знал, что я приду. Он стоит, опёршись на перила и отрывается от них, когда замечает меня, спокойный и расслабленный, мой спасательный круг, к которому я держу курс.