«Когда он проголодается, то съест то, что ему дают. Оставь его в покое».
Я делаю глубокий вдох и думаю о моей новой школе. Мыло для бритья приятно пахнет чистотой и свежестью. Из гостиной по-прежнему слышатся сердитые детские крики, и мне вспоминается, как наслаждалась тишиной моя мама, сидя на лугу среди высокой травы.
Через полчаса после ухода моего отца я выхожу за дверь. Мой портфель тяжёл из-за новых книг и тетрадей: алгебра для шестого класса, новая хрестоматия и английский для начинающих. На мне ботинки, основательно начищенные гуталином до такой степени, что выглядят как новые, но они слишком малы и жмут; снова были извлечены мои бриджи[73] и поверх рубашки с карманом мама повязала блестящий галстук.
«Только для первого дня, — сказала она. — Там нужно хоть раз появиться в опрятном виде».
Я мельком взглянул в зеркало и сразу же быстро отвернулся.
Был ли это я? Эра белой школы окончательно завершилась.
На мгновение мне кажется, что под весом портфеля и жмущих ботинок я теряю равновесие, поэтому я быстро хватаюсь за перила и спускаюсь по лестнице осторожными шагами. На углу улицы осматриваюсь, я знаю, что мать стоит за ярко-красной цветущей геранью и застенчиво машет мне. Я вижу, как она горда за меня, своего сына, который идёт в шёстой класс, а в будущем, возможно, станет учеником средней школы[74]. За углом меня обуревает желание вернуться, чтобы посмотреть, стоит ли она ещё там и удержать эту картину в своей памяти как можно дольше. Повсюду велосипедисты, спешащие на работу и группы детей с разноцветными сумками и портфелями, идущие в различных направлениях в школу. Прохладно, на Адмирал де Руетервег[75] я перехожу на солнечную сторону улицы и беру портфель в другую руку. С моста Де Клеркстраат[76] я вижу автомобиль, армейскую машину, которая медленно движется внизу, у воды, в моём направлении. У каждой боковой улицы она останавливается, словно ищет определённый номер или адрес. Я останавливаюсь.
Есть ли у меня время на то, чтобы постоять?
Я быстро пересекаю мост и, перегнувшись далеко за перила, зачарованно наблюдаю за автомобилем, который, жужжа словно насекомое, медленно подползает ближе. Солнце бликует на лобовом окне, так что я не могу узнать мужчину за рулём, но свесившаяся из окна рука до боли напоминает знакомую мне, и мне кажется, что у головы, которая время от времени высовывается из окна, рыжеватые коротко остриженные волосы.
Кровь приливает к моему лицу: это он, Волт! Теперь я ясно вижу белую рубашку с короткими рукавами, из которых торчат сильные, загорелые руки, часы, и этот автомобиль — всё тоже самое. Я парализован — что же делать? Машина надолго останавливается, мимо пробегают дети. Сколько сейчас времени? Но машина ползёт дальше. Скоро он будет здесь…
Я смотрю на свои ботинки, торчащие над водой между решёткой ограждения, жёсткие и блестящие. И эти штаны. Я вспоминаю своё отражение в зеркале и стыжусь. Волт найдёт их смешными, он ведь видел меня только в разбитых деревянных сабо и рваных штанах. Я быстро срываю галстук и запихиваю его в карман штанов, расстёгиваю верхние пуговицы рубашки. Мне хочется сбегать домой и надеть те штаны, в которых тогда был. Я спускаюсь с моста и останавливаюсь на краю тротуара. Теперь автомобиль всего в квартале от меня, что же мне делать, подбежать к нему? Я пробегаю небольшое расстояние и тут же возвращаюсь: он может проехать мимо, я должен оставаться на углу. Люди сталкиваются со мной, и велосипедист бранится в мою сторону.
Он подъезжает, он уже тут. Я икаю, опускаю портфель и снова хватаю его. Спасибо тебе, дорогой Бог, что ты помог мне, молитвы в кровати прошли не просто так. Сигналит? Мне? Он меня заметил? Что мне делать, если он пригласит меня поехать с собой — согласиться?
Я слышу звук мотора очень близко, тёмная тень попадает в поле моего зрения. Естественно, что я поеду с ним, и тогда не имеет значения мой первый день в школе, и то, что обрушится на меня за это, и то, что я скажу дома.
Из бокового окна на меня рассеянно смотрит солдат, передвигая туда-сюда спичку между зубов. Он бросает усталый взгляд на мост Де Клеркстраат и пожимает плечами. Ревёт двигатель, испуская облако вонючих выхлопных газов, и я остаюсь стоять в солнечном свете. Трамвайные рельсы ярко блестят на солнце сверкающими полосами, бегущими по мостовой.
Я тороплюсь в школу.
Перед школой находится песчаный дворик, ограниченный высокой чугунной оградой с завитками и шипами. Там несколько детей возятся с вёдрами, лопатками и тачками под неусыпным контролем сидящих матерей. Рядом с площадкой для игр, между каналом и забором, пролегает небольшая дорожка к школе, по которой я торопливо бегу, чтобы попасть туда до закрытия дверей. На ямах и кучах песка лежат деформированными линиями тени от забора и моя тень скачет рядом со мной по песку. Я присоединяюсь к группе собравшихся детей, становлюсь среди тщательно отутюженных костюмов и чисто выстиранных рубашек, слушаю обращение директора школы к собравшимся, говорю своё имя, позволяю себя распределить, представляюсь группе, иду по широкой каменной лестнице, вхожу в класс и занимаю, согласно указаниям, место на скамейке рядом с одним мальчиком.
«Привет».
«Здравствуй».
«Доброе утро, мальчики и девочки… Книги на стол… все принимают участие… подготовить для хорошего положения в обществе… дисциплина… участие…»
Я слушаю этот словесный поток, после чего послушно беру книгу в руки, раскрываю и смотрю на числа, графики и формулы. Это вызывает у меня головокружение и сонливость. С чувством беспомощности я склоняюсь над этим: А относится к С как B к А.
«Мальчик там, да, ты».
Я придаю своим глазам понимающее и умное выражение, однако безнадёжно краснею при этом.
«Ты смотришь так, словно видишь корову в трусах, стоящую на крыше. В твоей прежней школе тебя хоть обучили считать до десяти, молокосос?»
Класс ухмыляется.
Слова и тон, с которым они произносятся, режут меня, словно ножом, насквозь; до сей поры никто так язвительно меня не одёргивал.
У меня перехватывает горло и я забиваюсь в кашле. Мальчик рядом со мной рывком отодвигает свои книги подальше.
Мне придётся терпеть это целый год? Моё замешательство продолжается до тех пор, пока учителя не сменяет пожилая женщина.
«Английский язык, мальчики и девочки, — говорит она, — это язык, который в эти дни мы начнём прилежно изучать, прилагая для этого все усилия. Я полагаю, что многие из вас уже знают некоторые английские фразы. Кто-нибудь из вас уже разговаривал с одним из наших освободителей?»
Руку тянут несколько девочек. Прежде чем осознаю, что делаю, я тоже поднимаю палец.
Она читает вслух предложения из Английского для начинающих, мы повторяем их, а она также пишет эти слова на доске. Я смотрю на её лицо, кудрявые седые волосы, спокойные серые глаза над ярко-синем свитером.
«My name is mister Brown. This is my house and that is my wife»[77].
Она преувеличенно отчётливо произносит слова и делает паузу перед каждым словом.
Бубня, монотонным тоном повторяем мы вслед за ней предложение за предложением. Я слышу свой голос в хоре других голосов.
«My name is mister Brown. This is my house and that is my wife…»
«Say it: Wolt… I work in the city… Is o’kay, no problem… She works in the kitchen… Hold it, yes, move. Go on… Time is going fast… In the evening I come home… Faster, don’t stop, come on… My wife holds my hat. We sit at the table… Oh, is good, is good… We drink tea with a biscuit… Baby, I love you. Come on, smile…»[78].
Все выбегают впереди меня, и я позволяю обогнать себя, выжидаю, чтобы опустел коридор, и только после этого покидаю школу. Я иду мимо чугунной ограды, чьи верхушки пронзают воздух и указывают путь. Тени на песке исчезли, и большинство играющих детей разошлось по домам.
78
Скажи так: Волт… Я работаю в городе… Всё хорошо, нет проблем… Она работает на кухне… Держи так, да, двигай. Давай… Делай быстрее… Вечером я иду домой… Быстрее, не останавливайся. Давай… Моя жена держит мою шляпу. Мы садимся за стол… Ох, как хорошо, как хорошо… Мы пьём чай с бисквитом… Детка, я люблю тебя. Давай, улыбнись (