«Это твой новый приятель, Пики», — сказал отец.
«Обойдешь с ним дом и покажешь ему всё, тогда ему будет не так страшно».
Но между нами всё ещё была пропасть, как между незнакомыми людьми. Я старался не смотреть в сторону девочки и неуверенно глазел на её отца. Я чувствовал, что он был мягким человеком, и что он меня, без особых церемоний, уже принял в семью.
Движения его были неторопливы, иногда казалось, что он ласково поглаживает воздух.
Он сел неподвижно и посмотрел на меня ласково и обнадеживающе.
«Если он будет рядом, — подумал я, — то все не так уж и плохо».
Девочки принесли посуду и расставили её по столу с большим шумом. Отец взял меня за руку и указал мне на моё место за столом. «Там, между Попке и Мейнтом. С мужской стороны». Он огляделся: все ли собрались и сказал тихо, почти неслышно: «Пора».
Скрип стульев затих. Наступила тишина, словно маленькую комнату накрыло пуховой периной.
Вся семья сидела, сложив руки и склонив головы. Я посмотрел на женщину, которая даже с закрытыми глазами создавала впечатление, словно она меня видит насквозь. Она начала делать странные шевеления губами, словно облизывала зубы во рту.
Я быстро закрыл глаза и повторил движения губами вслед за другими, стараясь краем глаза не пропустить, когда молитва закончится.
Раздался хор голосов, которые различимо забормотали: «Господи, благослови, за то что ты ниспослал нам. Аминь».
«Разве вы не молитесь перед едой?» — спросила женщина. Я искал достаточно правдоподобное объяснение, но мужчина ответил за меня.
«В городе существуют другие правила, не так ли, мальчик?»
Он не смог сдержать улыбку, посмотрев на меня.
Картофель с мясом. Я не могу вспомнить, когда я в последний раз ел мясо в Амстердаме.
А здесь его можно получить столько, сколько хочешь, нужно просто подать тарелку.
Ели все тихо и быстро. Я умудрился сделать всё то, что никогда позволялось делать дома: положил локти на стол и держал голову чуть выше тарелки. Никто не смотрел, как я ем. Я не мог удержаться и глотал большими кусками, давясь.
Незаметно я пытаюсь положить вилку, но чувствую взгляд женщины. Аромат пищи вызывает у меня приступ тошноты. Кто-то проронил несколько слов, остальные молча продолжают есть.
Я слышу стук вилок и звуки поглощения еды. Мой желудок сжимается, и прежде чем я что-то могу с собой сделать, у меня начинается яростная отрыжка. Я чувствую, как краснею от стыда, но кажется никто не обращает внимания на этот животный звук. Только женщина делает паузу в движении вилкой и смотрит на меня.
Когда все покончили с едой, отец семейства подает тихий сигнал голосом: «Диет».
Девушка в облегающем платье встаёт и вытаскивает книгу из буфета.
«Закон дал нам Моисей, наследие обществу Иакова…»
Открытая книга лежит у неё на коленях, и читает она монотонно-гудящим голосом. Я пытаюсь понять, что она читает.
Иногда она говорит несколько слов за раз, иногда замедляется и снижает голос. Наконец она заканчивает.
«И он был царь Израиля, когда собирались главы народа вместе с коленами Израилевыми…»
Её голос звучит громче:
«вместе с коленами Израилевыми…»
Её голос окончательно затихает.
Во время монотонного чтения кажется все погружаются в послеобеденную дрёму. Девушка закрывает Библию и кладёт её обратно в буфет. Мать семейства довольна, её лицо счастливо, когда она смотрит на меня. Я вдруг снова проголодался. Будет ли что-нибудь подобное сегодня на ужин? Над столом висят глянцевые бумажные ленты, закрученные в разные стороны и усыпанные трупиками мух. Одна из мух ещё жива и жужжит так сильно, что у меня появляется неприятный холодок пониже спины.
«Милый Бог, позволь мне быстрее вернуться домой. Помоги мне и защити меня. Я сделаю всё, что ты прикажешь…»
Может и за эту муху помолиться тоже?
Стулья отодвинуты, все встают из-за стола. Что же теперь? Будет что-то новое или я должен вернуться на свой стул у окна?
Мейнт и младшая девочка, выходят из комнаты. Я чувствую руку отца, которая подталкивает меня к выходу.
«Осмотрись во дворе».
Когда я выхожу, сильный порыв ветра налетает на меня и изо всех сил толкает в грудь, у меня перехватывает дыхание.
Я сильно наклоняюсь вперед, под воздействием ветра, хватая воздух ртом и отступаю на два шага назад.
Двое детей заворачивают за угол дома, там подветренная сторона и стоит скамейка.
Я стеснительно иду за ними и ломаю голову, что мне сказать им, или что они могут спросить у меня.
«За дамбой, — говорит мальчик, — есть гавань. Там стоит наш корабль».
Он указывает в сторону. Девочка занимает место на скамейке. Я осторожно сажусь рядом с ней.
Высокая трава перед дамбой, под действием ветра причудливо меняет форму и движется как вода.
«Меня зовут Мейнт, — говорит мальчик и пожимает мне руку. — Теперь мы как братья».
По направлению к дороге, ведущей к дамбе, в просвете между крышей фермы и деревом, я вижу несколько мачт, которые в несогласованном танце колеблются туда-сюда.
«Вам иногда разрешают кататься на лодке?» — спрашиваю я несмело, но девочка заливается смехом, как будто я сказал что-то глупое.
Мейнт толкает её, так что она падает вперед, в траву.
«Она болела полиомиелитом, поэтому она хромает. Она не знает, как говорят в городе», — добавляет он виновато.
Девочка начинает скакать и подпрыгивать перед нами, пока не устаёт. Как птичка в клетке.
Наш дом самый последний, он находится поодаль от других небольших домов, стоящих у подножия дамбы.
На значительном расстоянии от деревни дамба упирается одним концом в холм. На его склоне пасутся несколько коров, которые выглядят отсюда как небольшие игрушки.
«Это утёс», — говорит Мейнт.
За домом слышится стук деревянных башмаков. Это уходят отец с парнем по имени Попке.
«Мейнт, ты захватишь ведро?»
Мейнт вскакивает и бежит в сарай. Он, размахивая ведром в воздухе, подбегает к мужчинам.
Девочка соскальзывает со скамейки и хромая, ковыляет за ними через пастбище.
Она останавливается у забора и пытается перелезть, но мальчик сталкивает её с сердитым возгласом.
Она шлёпается на траву.
Я вижу, как женщина в тёмной одежде идёт по пастбищу. Её размер и скорость, с которой она движется пугают. Она поднимает девочку и толкает её перед собой в сторону дома.
Дает девочке пощёчину и яростно встряхивает её.
«Плакса, как всегда один и тот же театр. И что это ты вбила себе в голову». Она толкает визжащую девочку в мою сторону.
«Что мальчик подумает о тебе, он такого вероятно никогда не видел».
Девочка снова садится рядом со мной на скамейку.
Я вижу у ней во рту два новых, недавно выросших, зуба. А кроме того кое-где нет молочных зубов, а остальные зубы коричневые и неопрятные.
Она стучит по скамейке, размахивая своими тощими ногами и каждый раз задевая железную скобу.
На каждом ударе я закрываю глаза. Что мой отец сейчас делает в Амстердаме?
Я ощущаю каждый шаг своей судьбы, в пустоте, в этих вспышках, в бесцельном сидении и ожидании: вот она пробегает по пастбищу, вот она пронзительно воет, вот она исчезает за дамбой.
Внезапно мне требуется срочно найти, куда женщина спрятала мой чемодан, чтобы открыть его и взять в руки вещи из родного дома. Я должен убедится, что ничего не пропало.
Но я не знаю, можно ли мне просто так вернуться в дом. Должен ли я спросить разрешение?
Во дворе, под навесом, старшая девушка собирается мыть посуду. Матери семейства нигде не видно.
Я возвращаюсь к забору пастбища. И так будет каждый день?