- В толк не возьму, что за шаг ты собираешься сделать, ежели сам говоришь, вся суть в слове. Имеешь в виду жизнь великого грешника описать со всеми очаровательными уродствами?
- Поздно описывать, все сроки вышли. Раньше надо было. Но раньше нас почитали умершими...
- Да, но вы с Антонелли были живы. И что значит - раньше? Вот и тень Антонелли явилась не раньше и не позже своего срока. Или ты не согласен?
- Что проку в моем согласии с тенью? Она по мою душу пришла. Знать, не достало ей моих страданий...
- Довольно тебе казниться, Федор. Оставим это, коль тебе неприятно. У меня есть для тебя приглашение на торжественное заседание Славянского общества в честь пятисотлетия Куликовской битвы. Поедем?
- Юбилей исторический, как не откликнуться... Приветствие составлю, но поехать вряд ли смогу. Нездоров я, Аполлон Николаевич...
- Да что же тогда будет с юбилеем! Ты не поедешь, Лев Николаевич тоже пишет о нездоровье своем...
- А вы дайте знать его сиятельству, что я в Москву не поеду, так он тотчас выздоровеет, - усмехнулся Федор Михайлович. - Еще намекните, что свиток моей судьбы сворачивается - тем большее облегчение ему выйдет.
- Ах, ну к чему это все! Ведь совестно слышать!
- А ты слушай и не перечь. Довериться тебе хочу. Никому больше. Даже Анне Григорьевне. Ей-то уж во всяком случае не надо этого знать. Слушай, друг мой. Пушкин умер 29 января 1837 года. Свой январь я не переживу ни на один день от роковой для России даты. Скорее, днем раньше отойду, чтобы поминали не вместе. Недостоин я, чтобы вместе. Объяснять не стану, почему так. А ты запомни мою дату - 28 января...
- Не понимаю. Отказываюсь понимать!
- Пять месяцев без малого быстро пролетят, ты вспомнишь мои слова, тогда и поймешь. Только до того времени, уж будь любезен, молчи. Никому ни слова! А теперь ступай. Хочу перечитать свои «Записки из мертвого дома». Ведь это еще тогда пришла идея написать про житие великого грешника, да я ее отбросил. Думал, рано мне исповедоваться в своих грехах, а вышло, что уже поздно. Слишком много лишних годов утекло. У Пушкина таких не было в жизни. Вот и я более не хочу. Прощай! И помни дату мою...
Аполлон Майков дату запомнил, но не поверил в ее предначертанность, ведь это мистика какая- то. Не вспоминал слов Федора Достоевского вплоть до вечера 28 января следующего года, когда за ним прислали с горьким известием: Достоевский при смерти, кончины следует ждать в самое ближайшее время.
Майков не бежал - летел по улице, пока не встретил извозчика. Успел еще живым застать Федора Михайловича, однако тот через Анну Григорьевну дал понять, что сил разговаривать у него не осталось. Видно, не хотел ни вопросов, ни ответов. Все уже было сказано.
- Никого не пожелал видеть, Евангелие попросил открыть на той странице, где апостол Павел говорит коринфянам: «Нас почитали умершими...» Подала ему. Посмотрел, закрыл и на пол уронил. Господи, за что же ему судьба такая?..
Ни профессор Кошлаков, ни доктор Бретцель, не находили видимых причин резко наступившего ухудшения, а потрясенный Майков не нашел уместным сказать, что Федор Михайлович еще в прошлом году распорядился своей кончиной.
И скоро она наступила - в половине девятого вечера с минутами 28 января 1881 года. Не вместе, но рядом с датой смерти Пушкина. Так он хотел. Так и случилось. Почему-Аполлон Майков не знал. И доктора не дознались. А это была дуэль-кукушка с самим собой. В полной темноте. Во мраке души своей, где истина не мерцала и приблизительно.
Тетрадь генерала Липранди так и не нашлась. Слово свое он сдержал, и «Записки умершего» не увидели свет. А про Антонелли скоро и думать забыли. Да и к чему, коль не остался ни в чьей памяти? Так, смутная тень промелькнула и пропала бесследно.
Не было никакого Антонелли. А Достоевский был.
Комментарий к несущественному
Род проходит, и род приходит, века смыкаются в тысячелетия, и люди постепенно осознают, как нелегко отделять в душе свет от тьмы и сколь безнадежны попытки уподобиться в этом Создателю, сделавшему так однажды и на века.
Каждому из рода приходящего предстояло совершать это всякий раз заново - рождаясь, умирая и снова рождаясь - страшась и радуясь жизни, которая никому не дарует открытых путей к совершенству. Никому же и знать не дано, сколько поколений сменятся на земле, прежде чем употребляющий усилие восхитит мир красотою Слова изреченного.
Создатель не наделил знанием жизни, и страшно становилось человеческим одиночкам посреди бескрайнего мира. Оттого и слов суетных, мелких, лживых - звучало все больше, а истинное не открывалось. Наивные люди верили фарисеям, говорившим, что знают выгоды бытия, и где отыскать их тоже знают. Лживые слова были одинаковы, хотя и звучали по-разному, но чтобы отделить зерна от плевел, порой не хватало жизни целого поколения, поэтому род приходящий тоже шел за теми, кто возглашал: вот истина! Уверовавшие всякий раз оказывались на том же месте, где их покинул Создатель.