— Тогда мне нужно дождаться их, — твёрдо решил для себя Коган. — Проведу в N-ске недельку.
Леонид заметил оставленные кем–то гусли. Бесхозный инструмент лежал спокойно на стуле.
Коган поднёс к струнам пальцы. Прозвучал таинственный перезвон.
— Как же я долго тут не был, — Леонид оглядывался по сторонам. Коган заметил на задних сидениях балалайки. — И вроде бы всё знакомо, точно здесь был, а подробности подзабылись.
Терентьев сказал:
— У тебя ещё будет возможность освежить воспоминания.
— Согласен, — подтвердил Коган. — Только, чувствую, времена стали другими.
Его сердце сжимало попеременно то от радости, то от тоски.
— Прогуляемся по этажам, — предложил Леонид. — Заодно покажешь мне бывшую 401-ю.
Терентьев отложил аккордеон и поднялся.
— Уж извини, что невовремя, — примиряще произнёс Коган. — Я добрался из Курска первым автобусом.
— Не стоит переживать, — Терентьев махнул рукой. — Подозреваю, что тебе предстоит весьма волнующая встреча с девушками. Тебе будут рады.
— Ты серьёзно так думаешь? — они покинули оркестровое помещение. Терентьев выключил свет.
— Разве я стал бы шутить? — сказал Алексей. У Когана пропали вопросы.
Вокруг них сновал из стороны в сторону людской неукротимый поток. Занятия кончились, и теперь все студенты рвались на улицу.
Терентьев отправился с Коганом туда, где раньше был Сад Желаний.
****
Осиротевший ансамбль Курганского собрался тем вечером, по обыкновению, в «Палисандре».
Играли мало, больше разговаривали. Там же была и Ветвицкая. Она обменивалась с Митрохиной тревожными взглядами. Коромыслова обещала приехать попозже. Теперь Ольга Витальевна курировала всех музыкантов без исключения.
— Как такое вообще могло произойти? — выпалил вдруг Игрушкин. Сергей никак не мог примириться с потерей Оксаны. Утрата вызвала у него глубокую подавленность и расстройство.
— Вот — бац! — и нет человека. Не умещается в голове.
Юлия потеряла самообладание.
— А как вы могли не подготовить программу для конкурса!? — гневно закричала она. Все разговоры в комнате прервались. — Подставили по полной своего руководителя!
— Тише, — смиренно произнёс Бельведер. Эта реплика мало подействовала на кураж Леди Ю.
Она не убавила громкости.
— Ты думаешь, одному тебе жалко Оксану? — повернулась Юля к Игрушкину. — Ты её знать не знал!
А мы с ней были близко знакомы не первый год!
Митрохина подошла к ней и усадила силой на стул.
— Мы все перенервничали сегодня. Не надо усугублять, — Алина попыталась произнести это со всем доступным доверием.
Юля остыла немного.
— Тебе лучше думать, что Виктор погиб в результате несчастного случая! — подскочила она в другой раз. — Спать по ночам будешь крепче! — и Ю повернулась к Алине. — Скажи ему, всем скажи, что произошло.
Расстерянность отразилась у Митрохиной на лице.
— Я не понимаю, о чём она говорит, — проронила Алина в ответ на вопросительные взоры товарищей. — Юлия одержима. Это временно и это пройдёт. Мы возвращаемся завтра в Россию.
— Подумать только, — выдохнула Ветвицкая. — Ну ладно. — И она уселась на место. Девушка взяла в руки перечницу и стала вертеть её в руках. У Ветвицкой не было привычки грызть ногти.
— Я не знаю, что скажу Эндрю, когда вернусь в N-ск, — объявила она. — Остаётся только надеяться, что у них там всё хорошо.
Тут появилась Ольга Витальевна.
Разговор зашёл об авиабилетах, удобном рейсе и прочих вопросах, связанных с их отъездом.
Юля возвращалась в Россию совершенно опустошённой.
Клавиша минус первая. It Had to Be Ю.
I.
Железнодорожный вокзал «Ньюгати» был сооружён в Будапеште знаменитым Гюставом Эйфелем.
Один из трёх подобных вокзалов венгерской столицы, этот был возведён во второй половине девятнадцатого столетия.
В это утро, как и всегда, на перроне образовалась ужасная давка. Отходил утренний экспресс на Хорватию. Следом, ровно в половину девятого, в путь отправлялся состав до Бухареста.
Его‑то и ожидал мужчина, одетый в пальто. Воротник незнакомца был поднят; он в изрядной мере скрывал лицо от излишне любопытного взгляда. Мужчина был налегке. У него не имелось ни саквояжа, ни сумок.
В экспресс поднялись последние пассажиры. Проводники заходили. Закрывались одна за другой двери вагонов.
Наконец локомотив привёл в движение поезд. Медленно перед глазами проплыли блестящие в лучах солнца окна. Румынский состав отходил со второго пути через десять минут. Все следующие рейсы отправлялись не раньше одиннадцати.