Но демографический всплеск на суровой северной земле разъяснил рыбак дядя Федя из Катравожа. Он сказал, вернувшись с рыбалки: «От сотрясения северных небес, и возможного таянья припайных льдов в Байдарацкой губе, локально выпал благодатный дождик! И оплодотворил скукожившееся при начавшихся демреформах когда-то цветущее, а теперь почти поникшее бабское население!
Говорили про это и про то. Мол, наглецы американцы, на всякий военный случай, вывели подо льды Северного Ледовитого океана эскадру атомных подлодок. Но это уже были лишние страхи, обывательский треп – упрек еще могучему, хотя и начавшему ветшать нашему Северному военному флоту… Главное, что к моменту подачи трапа на Березовский причал между речными путешественниками был полный межнациональный раздрай.
История зафиксировала в то лето: сбора материалов, кроме покупки на базаре ведерка брусники кем-то из поэтов, других литературных встреч на Березовской земле не произошло! Но! Но проницательный и осведомленный в литературе читатель, думаю, без труда распознал наших славных героев.
Да, это были поэты Юван Шесталов и Булат Сулейманов.
Конечно, тут и мне приходится поменять «пластинку», поубавить ёрничества, иронии, без которых порой в нашем «безнадежном» литературном деле, никуда не деться!
Итак. Юван Николаевич Шесталов, известный поэт и прозаик, лауреат Государственной премии России, орденоносец, при жизни своей многое успел рассказать о себе сам. Написано о нем немало и другими. А вот о Булате, которого нет с нами давно, расскажу, как получится, как считаю необходимым.
Познакомились мы с Булатом в московских литинститутских коридорах, может, в нашем общежитии на Добролюбова, 9/11. не суть важно. Там кого из литераторов не встретишь. И я обрадовался земляку. Булат оказался родом из тюменских краев – из Вагайского района, из аула Супра. Жил в то время Сулейманов в Казани, до поступления в Литературный институт закончил в Казанском университете два курса (эх, судьба поэтов!), не поладил там с милицией, а вернее, горячая его подруга не нашла общего языка с не менее горячим Булатом, заявила на него и поэт на год или на два загремел на казенные нары.
В Литинституте, заведении либеральном, можно было учиться долго. Иные студенты заканчивали учебу, защищали дипломы на десятый, на двенадцатый год, переводясь с очного отделения на заочное, беря академические отпуска, снова восстанавливаясь. Задержался в учебе и Булат.
В декабре 1974 года я приехал в Москву заканчивать работу над гранками будущего поэтического сборника «Снега Самотлора», поселился в нашей общаге в Останкино. Недавних выпускников института там еще помнили и охотно пускали на жительство практически бесплатно – за полтора рубля в месяц! В зимнюю пору много комнат в общежитии вообще пустовало.
Встречаю Булата: что делаешь здесь зимой, сессия заочников давно закончилась? Отвечает: зачеты приехал сдавать! Конечно, говорю, денег у тебя нет, возьми вот, купи сухого красного вина, фруктов и побольше хорошего мяса, вечером отпразднуем встречу.
Вечером сошлись в его комнате. Сулейманов был умелец по кухонным делам, все он сделал в полном порядке, накрыл стол. Пригласил нескольких знакомых, двое из них – аспиранты Литинститута, из казанских татар. К финалу вечера за столом, лишившегося «слинявших» белобрысых студенток из Финляндии, совсем плохо говоривших на русской «мове», нас осталось четверо: аспиранты и мы с Булатом. Смотрю: гости наши перешли на разговор по-татарски. Булат им отвечает по-русски, временами бросая взгляд на меня. Сижу, мало что понимаю из разговора, но чувствую: «беседа» принимает нервный характер. Надоело все это. Прощаюсь, ухожу в свою соседнюю комнату. Успел только пиджак снять, повесить на спинку стула, слышу в коридоре шум, выкрики. Не иначе, кто-то выясняет отношения! Выхожу в коридор. И вот картина: двое соплеменников Булата, аспиранты эти застольные, жестко теснят поэта к стене, дергают за рубашку. Вот-вот кулаки в ход пустят!
Вмешиваюсь, встреваю между «петухами»: а ну, говорю, топайте, ребята, отсюда! Сникли, мирно побрели на свой этаж…
Булат и рассказывает: мол, зачем пригласил русского? Еще они нарушили закон гостеприимства, требовали с меня, чтобы я при тебе разговаривал с ними по-татарски. Это не по-нашему, дикость! Понимаешь, почему я отвечал им по-русски?