Списочный состав «апреля» (будущий Союз российских писателей) – чем-то обиженные в СП РСФСР или наследники вершителей кровавых смут, либералы, диссиденты всех времен и народов, деятели, умеющие устраиваться при любой власти. Платили бы «бабки» и награждали, а «поменять вывеску» – пара пустяков. Среди этой челяди немало было единокровников Шермана. Так что вольно или невольно позвала кровь, потянули к себе единокровники. Здесь тоже всё понятно.
ЧЕРЕДА ДНЕЙ И ЛЕТ
Зимы конца шестидесятых и начала семидесятых проходили особенно люто. Морозы под сорок, обильные снега. И были эти зимы богаты на события. Разочтясь с вынужденным годичным «сидением» в Голышманово, где когда-то в юные годы начинал работать в «районке», я оказался вновь в Тюмени, куда звали постоянно умные люди, втолковывая, что негоже поэту «засыхать в глухой провинции». Подвернулся веский повод, подал заявление об увольнении из районной газеты, уехал.
В Тюмени первое время обитал – где придется. С работой тоже не сразу определился. Попробовал «то и это», то есть газетное дело в разных местах. Слетал по командировке многотиражки авиаторов в морозный Сургут, привез нужные фотографии и зарисовочные материалы о вертолетчиках в блокноте, также тяжелый кашель, терзавший меня оставшиеся до тепла дни и ночи.
Устроясь затем в многотиражку городских строителей, получил койку в их общежитии и на выходные ездил на поезде «домой», чтоб наколоть Марии дров, она согласилась пожить в голышмановской «провинции» до окончания занятий в школе, где преподавала русский язык и литературу.
Мария осталась с годовалой дочкой Ириной, которой я привез из литинститутской сессионной Москвы ботиночки с колокольчиками и она, вызванивая ими, подрастала в поселковом детском садике. Помогали добровольные помощницы – бабушка-соседка, и еще кошка Кисуля, замерзающей подобранная во дворе нашей трехквартирной двухэтажки, быстро поправившаяся в тепле и при сытной еде, нарожав пушистых веселых котят.
Приладясь к делу в многотиражке, понимая, что и это дело временное, я находил время и для углубленных сидений над книгами и учебниками в читальном зале областной библиотеки, занимавшим обширное крыло Спасской церкви – с маковками куполов, но без крестов, спиленными в 30-х годах богоборцами-губельманами.
Константин Лагунов, продолжая руководить организацией тюменских писателей, держал литературную молодежь в поле своего зрения, без внимания мы не оставались. Тем более, что члены Союза, как всегда, устроили на отчетно-выборном собрании серьезный бунт, едва не ставший свержением Лагунова с поста ответсека, на который хотели продвинуть очеркистку Славолюбову. Не вышло. Лагунова поддержали партийные верхи, сам он тоже умел держать удар, в нем крепко сидела хватка бывшего комсомольского деятеля, знавшего интриги самых верхних эшелонов цековских функционеров.
Профессионалы, члены Союза, один за другим стали покидать Тюмень. И мне в качестве рабсилы довелось участвовать в отгрузке мебели и книг из квартир Славолюбовой, Николаева, Шесталова. Люба Ваганова снялась и уехала незаметно, затерялась где-то в областях Центральной России. Славолюбова поселилась в Череповце, затем в Вологде. Николаев вернулся в родной Свердловск. Шесталов ринулся в Ленинград, где учился раньше в институте имени Герцена. Сумел, вернувшись в град Петра Великого и Екатерины, отвоевать обширную квартиру в историческом центре города, тем знаменитой, что в ней в 20-х годах текущего века собирались «Серапионовы братья».
Снялся из бело-кирпичной «хрущевки» на улице Мельникайте и уехал в Москву соловей «нефтяных королей» Владимир Михайлович Фалей (Фалеев), конечно же, нянчивший в душе вполне понятную праведную цель – «покорить» столицу, как это делали и до него многие русские песнопевцы из провинции.
Поговаривал о переезде в Свердловск Ермаков, куда агитировал его переехать Николаев, но наш сказитель вскоре остыл, успокоился.
Поэтической молодежи, то есть нам, литературному активу, приходилось участвовать то в «неделях поэзии» на юге области, то высаживать десант в северных городах и поселках, промороженных, ветреных, но отчаянно оптимистичных, задорных.
Северная железнодорожная трасса, в строительстве которой в качестве простого рабочего-путейца принимал участие наш молодой очеркист Николай Смирнов, еще «барахталась» в болотах, вгрызалась в лесные гривы, вбивала сваи для мостов через реки и речки, поэтому мы выучились очень хорошо пользоваться самолетами. К тому ж, билеты стоили шутейные деньги, вполне по карману и тогда безденежным стихотворцам.