Выбрать главу

От Астафьева я и сам храню письмо, в котором он хорошо отозвался о моей первой прозе и рекомендовал её для издания в Москве. Но это письмо написано в пору, когда Виктор Петрович Астафьев был еще автором пронзительных «Последнего поклона», пасторали «Пастух и пастушка», рассказа «Ода русскому огороду», и не поздней своей книги «Прокляты и убиты» – с её матерками в адрес бойцов Великой Отечественной войны, где сам был телефонистом.

Окуджава… Стругацкий… Астафьев, другие…

Храните, господа-товарищи, их письма и, коль гордиться больше нечем, этим гордитесь! Письма писаны вам, непосредственно.

А рубцовское письмо, вокруг которого «проталинцы» устроили «чичиковский – с пряником – торг», фактически было выкрадено!

Но жизнь такова, что все в ней – даже в позорные времена скрытое, подтасованное, рано или поздно выходит наружу.

СОЕДИНИТЕ С ПРЕЗИДЕНТОМ МАДАГАСКАРА!

В самый ожесточенный огонь кровопролитных сражений в Сталинграде – осенью сорок второго – прибыла эшелоном бригада моряков Тихоокеанского флота. Пять тысяч матросов, старшин и офицеров, сошедших с боевых кораблей, чтоб стать морской пехотой.

Прибыли, и тут же, в разрывах снарядов и бомб, переправились на правый берег, где в руинах города, истекая кровью, сражались советские бойцы, удерживая узкую береговую полоску волжской земли.

Моряки сразу ринулись в пекло боев.

Тельняшки, черные бушлаты, зажатые в зубах ленточки бескозырок – они по нескольку раз за день поднимались в атаки, неся врагу «черную смерть», как называли русских моряков немцы. Но немцы выкашивали – раз за разом – из пулеметов отчаянно наступавших русских флотских братишек. А кому из них удавалось достичь вражеских окопов, вламывались в них, кромсали ножами, рвали зубами, били прикладами карабинов – ненавистных фашистов. Но и у флотских потери были страшные. Через несколько дней из пяти тысяч моряков в строю держалось всего несколько сот бойцов.

Командир моряков погиб. И в одну из последних контратак оставшихся повел в бой комиссар бригады!

«…Осколком мины, будто бритвой, срезало комиссару правую руку. Схватив этот обрубок левой рукой, комиссар пробежал еще несколько метров и упал замертво… Мы в этом бою одержали победу!

Я написал о подвиге нашего комиссара во фронтовую газету. И с той поры считаю себя писателем!» – так начинал свое выступление перед тюменской публикой мой старший товарищ Петр Федорович Гуцал, с которым мы дружили около двадцати лет.

Еще до войны крестьянский паренек из полтавского села Петя Гуцал страстно хотел стать военным моряком. Прибавив себе три года, он пришел в военкомат и стал настойчиво просить, чтоб его направили служить на боевой корабль и именно – на Тихий океан. Всё получилось!

А потом Сталинградская битва, где его тяжело ранило. Госпиталь. Снова фронт. И так до полной победы. При орденах и медалях вернулся Петр Гуцал к мирной жизни. Окончил филологический факультет Московского университета. Затем – Академия общественных наук при ЦК КПСС. Партийная и литературная работа.

«После академии сразу стал о-очень крупным человеком! – с шутками-прибаутками повествовал мне о своей жизни Петр Федорович, когда мы не просто плотно познакомились, а и основательно подружились. – Меня, тогда обстрелянного парня двадцати с чем- то лет, направили начальником политотдела Дунайского морского пароходства. Высокая должность. Ответственность колоссальная! Еще при Сталине это было… Знаешь, справлялся…Да и вид был у меня грозен: фуражка с адмиральской капустой на козырьке и околыше, погоны должностные с широкими золотыми нашивками… Ну что еще в добавок? Отдельный охраняемый коттедж для семьи, персональная машина, персональный катер. Повар персональный. Ординарец и порученец. И – автоматически – воинское звание: капитан первого ранга!..»

Первая наша встреча. Март 1976 года. Центральный дом литераторов. Пленум Всесоюзного Бюро пропаганды художественной литературы. Под вечер заглянул я в отдел творческих кадров Правления СП, в наше литературное министерство, где меня несколько месяцев ждало готовое к вручению удостоверение члена Союза писателей СССР. Получил. Настроение – со многими восклицательными. И тут меня «ловит» Тамара Петровна Толчанова, заместитель директора Всесоюзного Бюро пропаганды: «Николай Васильевич, ты просил найти интересного писателя, чтоб пригласить его в Тюмень! Есть такой человек. Моряк. Весь мир обошел! Сейчас познакомлю вас!» И через пару минут подходит вместе с человеком среднего роста, как в селе у нас говорили, «в годах», повидавшим жизнь, но очень элегантным, подтянутым, с внимательным – серых глаз – взглядом.