Владилен Леонтьев
В Чукотском море
От автора
От мыса Дежнева до мыса Билингса омывает Чукотку суровое море. Местами скалистые берега отвесно обрываются к морю. В хорошую погоду холодные волны лениво лижут подножия скал, а рассвирепев, с яростью и злобой бросаются на них, разбиваясь в мелкие брызги. На скалах находят убежище тысячи разнообразных птиц, а под скалами, на узкой галечной береговой полосе, укладываются на летнюю лежку моржи.
В некоторых местах на десятки километров тянутся низкие галечные косы. Если коса отделена от материка узким перешейком или горловиной, она тоже становится местом обитания моржей. Вдоль моря расположены чукотские поселки: один прилепился на крутом склоне горы, другой растянулся на узкой галечной косе, третий приютился у устья реки. Чукчи, которые с давних пор живут в этих поселках, называют себя ан’к’альыт — поморы.
Когда разделились чукчи на оленеводов и приморских, трудно сказать, но было это давно. Обедневшие кочевники селились на берегу моря, некоторые занимались и охотой и оленеводством. Приморские чукчи вели более оседлый образ жизни.
Немногочисленные стойбища анкалинов были раскиданы по всему побережью Чукотки. И лишь только в тех местах, где круглый год был хороший промысел морского зверя, и зимой и летом скапливалось до двух-трех десятков родственных семей.
Обычно стойбища располагались в ложбинах сопок, на склонах крутых обрывов или глубоких оврагов, Это была своего рода защита от неожиданного нападения различных пришельцев с моря или из тундры.
Шло время. Меньше становилось междуусобных войн. Малочисленные стойбища соединялись в крупные поселения, которые располагались в более открытых местах, удобных для промысла. Только глубокие старики не хотели покидать родные места и в одиночестве коротали свою старость…
Со времени установления Советской власти в корне изменился облик сел Чукотки. Их даже нельзя сравнить с тем, что было раньше. Но опыт чукотских зверобоев, который накапливался веками и передавался из поколения в поколение, сохранился. Хорошее знание природы, движения морских льдов, повадок животных, смелость, сила, ловкость и находчивость — вот характерные черты чукотского зверобоя.
Мои родители приехали на Чукотку, когда мне было семь лет. Общаясь с чукотскими ребятишками, я как-то незаметно овладел чукотским языком, и он стал для меня родным. Уже будучи взрослым, я удивлялся, замечая, что на охоте во льдах думаю на чукотском языке. На этом языке как-то удобнее рассуждать о нерпах, разводьях и льдах. Морская чукотская терминология очень богата, есть много слов, которые трудно перевести на русский язык, и пусть читатель не удивляется, что в рассказах я часто прибегаю к чукотским названиям.
Лет двенадцати-одиннадцати чукчи стали брать меня с собой на охоту.
Когда я вернулся в родной поселок после неудачной учебы в авиатехническом училище, отец сказал мне:
— Да, сынок, вид у тебя неважный. Чтобы поправить здоровье, займись охотой. Свежий воздух и хорошее питание сделают свое дело.
А здоровье у меня тогда действительно было неважное. Попав на Большую землю, я сильно простудился и провалялся в военном госпитале больше пяти месяцев. Врачи предрекали мне туберкулез и советовали бояться простуды. Но я последовал совету отца. С этого времени началось мое настоящее знакомство с Чукотским морем, его капризами, с животным миром моря и тундры, с трудной и опасной профессией охотника.
И чем больше я знакомился с опасной профессией охотника, тем с большим уважением относился к ней.
Первый мой самостоятельный выход на охоту закончился неудачей. У берега застряли на мели большие льдины. Пространство между ними было забито мелким смерзшимся льдом. Чтобы добраться до разводий, нужно было пройти метров сто. И как только я шагнул на первую льдину, сразу ухнул по пояс в холодную воду. Помог мне выбраться чукча-охотник, шедший впереди. Я выбрался на берег, выжал воду, переобулся и быстро побежал к дому.
Первая неудача не заставила меня отказаться от своего намерения. Я продолжал охотиться и с каждым днем становился все опытнее, лучше стал разбираться в ветрах и морских течениях, в особенностях морской охоты. Мне везло, я даже получил кличку «аммэмылёльын» — всегда убивающий нерпу.
Вначале я охотился у берега на припае. Но вот в один погожий день с двумя охотниками вышел к кромке припая. Дул слабый северо-восточный ветер. Воды у кромки не было. Лед, прижимаемый к припаю ветром и течением, медленно несло на север. На стыке дрейфующего льда и припая образовалась плотная шуга, на припай с грохотом лезли льдины. Мои спутники надели чукотские лыжи и смело шагнули в шугу. «С ума они сошли, что ли?» — подумал я. Но охотники, спокойно перепрыгивая с льдины на льдину, опираясь на охотничьи посохи, шли в море, к открытым разводьям.