— Я рад.
— Петр Константинович прекрасный собеседник. — Повернулась: — Так ведь, Петр Константинович? Но, правда, мне надо домой. Алексис, надеюсь, ты меня отвезешь?
— Можешь не сомневаться.
Коршакеев отвел глаза, тронул губы салфеткой:
— Вот видите, я навел на вашу кузину скуку.
Нахмурилась:
— Просто мне в самом деле нужно домой, я ведь объяснила, в эти дни я должна чаще бывать с родителями.
Коршакеев встал:
— Не смею задерживать, Елизавета Николаевна. Поверьте, я действительно был счастлив провести с вами вечер. Я провожу вас?
— Не беспокойтесь, меня проводит Алексис.
Поклонился:
— Всего доброго. Надеюсь, мы с вами увидимся?
— Я тоже надеюсь.
19
На улице, когда они сели в пролетку и лошадь тронулась. Пластов спросил:
— Ну как?
Делая вид, что еле сдерживает гнев, Лиза закрыла глаза, сказала комическим шепотом:
— Кошмар… Не знаю, как я все это вытерпела… — Что-нибудь случилось?
— Ничего, если не считать, что, как только вы ушли, этот тип начал ко мне приставать.
— Приставать? И больше ничего?
Отодвинулась в притворном ужасе:
— А вам мало?
— Нет, но я думал…
— Вы думали…
Оба рассмеялись, она фыркнула:
— Вы думали, он будет задавать вопросы? Никаких вопросов, ничего — только трагический шепот: «Вы знаете, Лизочка, когда я вас впервые увидел… это счастье, что мы остались одни, я должен воспользоваться… хочу надеяться на взаимность… надеюсь, мы друг друга поймем, мы современные люди…» Подобную чушь этот кретин нес все время, даже когда появились вы. Идиот.
Нет, подумал Пластов, Коршакеев далеко не идиот, скорее всего он сразу понял, в чем дело, и выбрал единственно правильную роль, изобразил безудержное ухаживание. Ухаживать никто не запрещает, с ухажера взятки гладки. Вот только удалось ли узнать что-то самой Лизе?
— Неужели не задавал никаких вопросов?
— Никаких, клянусь.
— А вы? Узнали что-нибудь?
— Я старалась, как могла. Честное слово.
— Ничего не вышло?
— Знаете, я делала все, даже пошла на авансы… Сначала пыталась выведать, с какой редакцией он связан, исподволь, потом спрашивала чуть ли не впрямую. Все зря.
— Все-таки что же он? Хоть что-нибудь говорил?
— Ничего. Бубнил свою лесть, снова начинал липнуть. Сначала просто переводил разговор, один раз сказал: если хотите, я напечатаю о вас очерк в журнале «Красивая женщина». Увы. Я ведь говорила — я ужасно тупая.
— Лиза, надеюсь, с ролью вы справились прекрасно, дело совсем не в этом.
— В чем же?
— Разве вы не поняли? Это опасный противник.
— Да, это я поняла. То, что мы ничего не узнали, — плохо?
— Плохо, но будем надеяться, что обойдем их в чем-то другом.
Повернулась, посмотрела в глаза:
— Арсений Дмитриевич, обойдите! Вы знаете, я почему-то верю, вы обойдете! А?
Проводив Лизу, Пластов, прежде чем сесть в ту же пролетку, помедлил; обернувшись к ее дому, увидел: в окне появился силуэт и поднялась рука. Что ж, и на этом спасибо. Чуть погодя, уже в пути, усмехнулся: он сам себе создает иллюзию. Впрочем, может быть, эта иллюзия ему и нужна?
Сойдя на Моховой и отпустив извозчика, не спеша пошел к подъезду; вдруг услышал шепот:
— Арсений Дмитриевич… Арсений Дмитриевич, осторожней… Тсс… Тише!
Повернулся — Хржанович; смотрит, высунувшись из арки. Вот махнул рукой: сюда!
— Что случилось, Вадим?
Хржанович втащил его в подворотню, зашептал:
— Не входите в подъезд, они могут быть там… Наверху.
— Кто они?
— Не знаю… Их двое, они уехали… Но вдруг у них сообщник?
— Какой сообщник?
— Они подъехали на автомобиле. Черный «фордзон».
— Ну и что на автомобиле. Они спрашивали меня?
— Нет, но я вошел в подъезд, услышал, как один сказал: «Может, подождем?» Второй ответил: «Ничего, от нас все равно не уйдет». Я сразу понял, что это о вас. Тем более у подъезда стоял черный «фордзон».
— Что дальше?
— Я сделал вид, что поднимаюсь, они прошли вниз.
— Не заметил, русские?
— Кажется, да. Один из простых, коренастый, второй похож на такого петербургского гуляку.
— Гуляку?
— Да, в спортивном пиджаке и котелке. Высокий, лет тридцати. Вышли, я остановился и услышал, как отъехал автомобиль. Давайте на всякий случай походим. Рядом, по Моховой.
— Зачем?
— Пожалуйста. На всякий случай.
— Глупо. Впрочем, если хочешь, изволь.
Они двинулись по Моховой; Пластов подумал: кажется, «гуляка» похож на того, кто следил за ним на Съез-женской. Поймал себя на мысли: сейчас его больше волнуют не эти двое, а то, с какой редакцией связан Коршакеев. Шел одиннадцатый час, прохожих было довольно много; идущий рядом Хржанович хмыкнул: