— А это такая редкость? Она же не одноместная, да и кровать мягкой не назовешь… Да и мне откуда знать, почему я тут лежу.
— Прости. Просто удивительно, что все так хорошо сделано.
— А ты давно в больницах лежал?
— Ну, да. Может, просто все обновили.
Я повернул голову сначала влево, потом вправо и почувствовал странную боль в шее. Провел по ней пальцами правой руки и, кажется, почувствовал что-то. След от укола?
— Олег, ты не мог бы осмотреть мою шею? Слева. Кажется, я нащупал след от укола. Мне же в шею ничего не кололи?
— Не должны были, вроде. — Он кивнул и обошел кровать. Я повернул голову, чтобы ему было удобнее. Мужчина достал телефон и открыл "зеркало", настроил масштаб и надавил пальцами на то же место, которое вызвало подозрения у меня.
***
Что-то было не так с этим делом с самого начала. Надо было передать его в центральный отдел, как того хотел шеф. "Но у нас же есть Сашка". Теперь приходится возиться с ним, чтобы ассоциация не отодрала нас за халатное отношение к щеночку.
Что он вообще на лавке забыл? В квартиру зайти не мог? Игорь следит за нашей работой, так что надо как-то свернуть все это расследование. Но как?
Пацан отправил запрос своим.
Меня окружает туман, горький и холодный. Голова раскалывается. Павел Викторович сжимает мое запястье и что-то говорит. Голова раскалывается. Помогите. Пожалуйста, помогите мне
***
Перед глазами мелькали разноцветные огоньки. Я пытаюсь коснуться их, они должны быть теплыми и мягкими. Мне говорили, что я — красивая. Мама говорили, что это — мое преимущество. Интересно, если я красивая, то почему папа не остался с нами?
Не хочу делать уборку, но мама сказала, что не отпустит меня к Поле, если не сделаю. В последнее время ее часто со мной путают. Разве мы настолько похожи? Даже Павел Викторович теперь иногда ее к себе зовет.
Мне нравились наши разговоры. Он всегда называл меня особенной, а теперь он говорит это ей? Иногда мне кажется, что и мама спутала бы меня с ней. Что-то нет так.
Я стоял и смотрел, как девушка убирает прядь волос за ухо, ее губы шевелятся, но она не издает ни звука.
Подхожу к ней и касаюсь плеча.
Я понимаю, что меня там не было. Я не знаю, когда меня там не было.
.
***
— Кажется, да. Есть след. Я поговорю с врачом и медсестрами. Отдыхай.
Я хотел спросить про дело, про Департамент и школу, но Олег быстро собрался и ушел. Все казалось каким-то нереальным. Или, наоборот, мой плен был всего лишь сном? Но бы след от укола. Попытался сосредоточиться и позвать Алекса, но не смог: голова была ватной, тяжелой. Я закрыл глаза.
Не видеть было приятно. Мысли текли вяло, понять, как я оказался здесь, не получалось. Надо было как-то убедиться в реальности происходящего.
С Олегом что-то было не так: мысли в его голове были странно вязкими, скользкими. Кто-то поработал над ним? Но кто, когда и зачем? Зачем надо было похищать меня, а затем освобождать? И, видимо, оплачивать палату.
Может ли это быть частью какого-то эксперимента? кажется в теплице у лицея выращивали что-то… Надо как-то узнать больше об этом. В курсе ли Павел Викторович, что я был там? Если нет, то есть шанс пробраться туда еще раз и все внимательнее изучить.
Но что, если это был не он? Нет, это — лишнее усложнение. Итак, зачем меня похищать? Из-за видео? Но тогда зачем было удерживать… А во сколько меня нашли?
Хотел позвать Алекса, но во рту было странно сухо, хотел провести языком по губам, но почувствовал влажную тряпку во рту.
Кто же у нас тут? Какой хороший мальчик.
***
Раздражающее жужжание, наконец, оборвалось. Кто придумал заводить будильники на восемь утра в субботу? Лучшее начало выходного. Хорошо хоть никто не ревет — Рада, конечно, солнце, но откуда в маленькой девочке такая мощь?
Кажется, Маша хотела съездить к матери. Наверное, и мелкую с собой забрала. Люблю ее.
Захожу на кухню и нахожу бутерброды и два вареных яйца на столе. Хозяюшки. Достаю из холодильника сок и на дверце вижу записку: «Ушли к бабушке. Целуем». Улыбаюсь и поворачиваюсь к столу, на котором стоит ваза с лилиями. Если бы я мог, то умер бы за тебя еще сотню, тысячу раз.
— Пашенька, иди кушать! — мать, как всегда, говорит слишком слащаво. Мне не пять лет в конце-концов.
Глубоко вдыхаю, считаю до трех, выдыхаю и иду на кухню. Осталось потерпеть всего пару дней, а потом — общежитие и свобода.
Женщина нервно крутит в руках вилку, ее губы дрожат, взгляд бегает по кухне. Я же был на кухне? Я хорошо над ней поработал — она ни в чем не может мне отказать.