— Ничего, — сказал Жюльен. — Всегда приятно прокатиться подальше, это ведь прогулка.
Морис посмотрел на него с удивлением.
— Скажешь тоже! Вернешься и увидишь, так ли это приятно. Ты, может, думаешь, что другие за тебя станут работать, пока ты разъезжаешь? Как бы не так.
Когда они вернулись, в цехе уже никого не оказалось. Там было темно и мрачно. Морис зажег лампу в центре, под потолком.
— Видишь, — сказал он, — мастер и Виктор ушли в пять. А нам с тобой еще тянуть лямку.
— А что надо делать?
— Растопить печь, подготовить плиту и очаг под баком к завтрашнему дню, натаскать угля и подмести помещение.
Топка выходила в тесный угол рядом с мойкой. Только расположена она была немного дальше, возле угольного ящика. Нужно было вычистить золу, отбить шлак от еще не прогоревшего кокса. Было жарко. Из открытой топки несло раскаленным воздухом, пахло углем. Поработав лопатой, Жюльен взялся за кочергу с длинной металлической ручкой, чтобы легче было выгрести и освободить от золы выход в трубу. Потом зажег газету и просунул ее до середины топки, он торопился справиться с работой, пока газета не погасла. Пламя опадало, разбрасывая искры в глубь печи. Ручка кочерги быстро нагрелась.
— Возьми тряпку, — сказал Морис.
Жюльен обмотал железную ручку тряпками, которыми пользовались для чистки противней. От жары таял приставший к тряпкам сахар. Тряпки прилипали к кочерге и к рукам.
— Это самая грязная работа, — сказал Морис. — Чистить бак и то лучше.
— Пожалуй, верно, — с трудом произнес Жюльен.
Он тяжело дышал. Пот заливал ему глаза.
— Сбрось куртку, жарко!
Жюльен разделся. Остался в одной сетке. Он был худой, но очень мускулистый, и его потная спина блестела в свете низко висящей лампы. Пламя от горящей в топке газеты освещало его напряженное лицо. Большие капли пота свисали с бровей, катились по носу и, застыв на минуту на кончике, падали в золу.
Морис наклонился и посмотрел.
— Так, хорошо, — сказал он. — А теперь возьми шуровку, чтобы сбить шлак с решетки.
Жюльен выпрямился и схватился рукой за бок. Поморщился. Морис улыбнулся.
— Ты уже дошел, — сказал он. — Ладно, я сам сделаю.
— Нет, нет, это потому, что я не привык к такой жаре. Что ты мне велел взять?
— Шуровку. Ту большую кочергу.
И он показал на длинный железный прут, у которого один конец был заострен, а другой загнут в форме ручки.
— Засунь-ка ее в шлак и сбивай нагар. Это надо делать каждый день, иначе скопится слишком много и можно сломать решетку, когда будешь ее очищать. Тогда крику не оберешься.
Жюльен очистил еще поддувало в виде длинного резервуара под топкой и влил в него два ведра воды.
— Лей побольше воды, — пояснил Морис, — от этого тяга становится лучше.
Спустившись во двор, чтобы наполнить ведра, Жюльен сунул под кран голову и руки. Ледяная вода вернула ему силы. Неся полные ведра, он с удовольствием чувствовал, как прохладные капли стекают у него по спине.
Мальчики вынесли золу в двух больших ящиках, оставив только небольшую кучу около печи.
— Эту золу мы смочим, — объяснил Морис, — и прикроем ею огонь, прежде чем идти спать.
Печь была растоплена, плита и очаг под мойкой вычищены. Теперь оставалось натаскать угля. Морис взял пустой мешок из-под сахара, надел его на голову наподобие капюшона, и они спустились в задний дворик по узкой лестнице, где было почти совсем темно.
— Зимой приходится этим заниматься между часом и двумя, потому что вечером ничего не видно, — сказал Морис.
— А что, ни во дворе, ни на лестнице нет света?
— Нет. Но, когда привыкнешь к лестнице, идешь спокойно.
Он поставил около кучи угля два больших деревянных ящика.
— Нагружай, — сказал он, — а я поднимусь наверх с одним ящиком, пока ты наполнишь следующий. Я схожу десять раз, и ты десять. Этого достаточно.
Морис быстро сделал свои десять рейсов. Жюльен дал ему лопату, натянул на голову мешок и взялся за ящик. Сравнительно легко ему удалось поставить его на плечо и подняться на несколько ступеней по лестнице. Он шел согнувшись, с опущенной головой, поддерживая ящик руками. Свет, струившийся из двери цеха, слабо освещал только верхнюю площадку. Жюльен нащупывал ногой неровные ступени. Он тыкался в стену локтем и несколько раз чуть не сорвался вниз под тяжестью ящика. Наверху пришлось наклониться, чтобы пройти в дверь. Дойдя до угольного ящика, мальчик приподнялся на цыпочках, вытянул вперед руки и высыпал уголь. Огонь ярко пылал. Здесь, в углу, было невыносимо жарко. Над водой в поддувале висел пар, словно над рекой Ду весенним утром. Временами пар скрывал отражение черной решетки и раскаленного докрасна угля.
После четвертого рейса Жюльен опустился на ящик, стоявший у дверей сарая.
— Что, брат, совсем сморило? — спросил Морис.
Жюльен затряс головой, как лошадь во время водопоя.
— Дай минутку передохнуть, — попросил он.
Морис забрал у него мешок-капюшон.
— Ладно, я отнесу. Тебе еще не хватает тренировки.
В тесном дворе становилось все темнее. Жюльен медленно поднялся, глядя на товарища. Слегка улыбнувшись, Морис взялся за ящик и быстрым движением поставил его на плечо.
— Не вешай нос! Привыкнешь! — крикнул он и скрылся в темноте.
Жюльен пристально смотрел ему вслед, в чернеющий лестничный пролет, из которого несло запахом плесени. Затем перевел взгляд на небо; оно было еще светлое, и по нему летали стрижи. Где-то из раскрытого окна лилась музыка; из порта или с канала доносился еле слышный гудок парохода. Далеким эхом он отдавался здесь, среди домов. Жюльен почувствовал, как по его мокрой спине пробежала дрожь. Он вздохнул и снова принялся нагружать ящик.
10
Наконец работа выполнена. Морис зажег во дворе фонарь, и мальчики помылись под краном. Хозяйка открыла дверь столовой и выставила на порог две пустые бутылки.
— Не забудьте принести вина, — сказала она.
— Хорошо, мадам, — ответил Морис.
И как только дверь за ней захлопнулась, он воскликнул:
— Неужто это никогда не кончится!
В погребе они нацедили из бочек вина и, поставив бутылки в столовой, вернулись в цех. Морис включил лампочку в углу над баком, чтобы подбросить угля в печь, и от этого освещения комната разом приняла странный вид. По стенам, по столам и балкам потолка тянулись длинные тени. В темных углах поблескивала медная посуда, напоминая мерцание звезд на ночном небе. Было жарко. Но запахи уже не чувствовались так сильно. На опилках, покрывавших пол, почти не было видно следов.
Опершись о стол, Жюльен смотрел, как Морис заправляет печь. Мало-помалу глаза его стали слипаться. Он с трудом боролся со сном.
— Минут пять, кажется, можно передохнуть, — сказал Морис. — Выйдем на улицу.
Пройдя по темному проходу, они встали в конце его по обе стороны двери, выходящей на тротуар.
— Как увидишь хозяйку, тут же смывайся!
— Почему? Разве здесь запрещено стоять?
— Нет, не то чтобы запрещено, но она этого терпеть не может. И если увидит, то тут же сыщет тебе работенку!
По тротуару шли люди, возвращаясь домой после трудового дня. Свет витрин освещал улицу. Мальчик в белой куртке, стоявший на другой стороне тоже у двери, сделал им знак рукою. Морис ответил ему и пояснил:
— Это ученик колбасника.
Прошли девушки, и Морис слегка присвистнул. Одна из них обернулась и, сделав недовольную гримасу, пожала плечами.
— Это школьницы, — сказал он. — Ужасные воображалы.
Вскоре господин Петьо вышел из кафе и перешел через улицу.
— Сейчас позовет ужинать, — объяснил Морис.
Проходя мимо них, хозяин улыбнулся.
— Ну, все сделали? — спросил он.
— Да.
— Ты ему показал, как топить печь?
— Показал.
— Прекрасно, идите есть.
Хозяин вошел в кондитерскую. А они пошли крытым проходом. Жюльен осторожно ощупывал рукой стену.