— Наказание за что? — спросил я.
Жрец покачал головой.
— Это между мной и богиней.
Пусть так, настаивать я не собирался.
По саду пронесся порыв ветра, непривычно холодный. Я невольно поежился, чувствуя, как тело покрывается гусиной кожей, и тут же удивился своей реакции — прежде холод никогда меня не беспокоил. Поднял взгляд наверх — там все так же сияло летнее солнце, небо было голубым и безоблачным.
— Вы тоже это ощутили? — негромко спросил жрец и на мой кивок продолжил: — Это значит, что Небесные Лисы ушли.
— То есть как? Но фестиваль еще продолжается!
Жрец поджал губы и несколько мгновений молчал.
— На моей памяти такого еще не случалось, но в хрониках подобное упоминается. Это предзнаменование великого зла. Первый признак черной тени, что скоро накроет все человечество.
Я поморщился. Светлейший был приятнейшим человеком с энциклопедическими знаниями, великолепной памятью и умением рассказывать так, что можно было заслушаться. Но была у него, на мой вкус, чрезмерная склонность к драматизму, и сегодня она проявилась отнюдь не впервые.
— А более рациональных объяснений у подобного события нет?
— Есть, конечно, — жрец вздохнул, не одобряя мой скептицизм. — Рациональное объяснение состоит в том, что присутствие Небесных Лис потребовалось где-то в другом месте. Если желаете, можете верить, что это всего лишь совпадение.
Я пожал плечами. Из наших ежедневных бесед я уже успел сделать вывод, что жрец всерьез ожидал, будто в скором времени произойдут грандиозные и трагичные события, и подводил под свое ожидание различные обоснования, которые лично мне казались притянутыми за уши.
В городскую резиденцию я вернулся уже вечером, а когда полностью стемнело, поднялся на смотровую площадку.
После того первого раза, когда мы с Зайном по очереди смотрели в телескоп, я возвращался сюда каждую ночь. И каждую ночь наблюдал за черными лисами-призраками, идущими к городу, садящимися у его стен и терпеливо ждущими. Каждую ночь, кроме сегодняшней. Куда бы я ни поворачивал трубу телескопа, черных лис больше не было. Нигде.
За спиной раздались легкие шаги, я повернулся и наклонил голову в приветствии.
— Дана Юстина.
— Дан Рейн, — она улыбнулась, потом указала на телескоп. — И как вам не надоело с ним возиться? — а когда я пожал плечами, продолжила: — Хотя мой муж тоже любит всякие алхимические штуки…
За этим последовало несколько минут обязательного светского разговора ни о чем — с каждым разом у меня получалось участвовать в нем все лучше и лучше — и дана Юстина перешла, наконец, к тому, ради чего и поднялась наверх. Перешла, конечно, будто невзначай, упомянув, что сестра ее служанки видела меня в той же гостинице, что и клановцев Дасан, и как жаль, что они остановились на постоялом дворе, а не в резиденции, где их приняли бы, как дорогих гостей, и какое, интересно, у меня сложилось о них впечатление…
Когда я увидел дану Юстину впервые, она показалась мне хорошенькой, но слегка пустоголовой кокеткой. Но потом была вторая встреча. И третья. И четвертая. И с каждой из них я все лучше понимал, что за маской «милой пустышки» прятались холодный ум и расчет, достойные императорского советника. Дана Юстина знала все обо всех, собирала слухи и просеивала их, отделяя зерна истины от шелухи мнений. Ее «глаза» были раскиданы, как минимум, по всем корневым владениям, а возможно, что и во многих других местах, — все эти «сестры служанок», «матери кучеров», «дальние кузены» и «неожиданно встретившиеся богомольцы».
Собственно, я бы не удивился, если бы узнал, что в клане аль-Ифрит дана Юстина отвечает за сбор информации с немалой шпионской сети и отсылает дану Хеймесу еженедельные доклады с самыми важными сведениями.
Что ж, я не видел причин скрывать то, чему стал сегодня свидетелем.
Дана Юстина выслушала меня со всеми теми эмоциями и восклицаниями, которые можно было ожидать, приняла амулет Гедена, согласившись, что моя идея этот амулет забрать, дабы не дать разгореться драке, была вполне правильной, а потом неожиданно перевела разговор на совсем другое.
— Я слышала, что оказавшись в нашем благословенном Броннине, вы, дан Рейн, стали проявлять исключительную набожность. Каждый день ходите в храм, проводите там немало часов, — право, подобное благочестие такая редкость среди нынешней молодежи!
Я удержался от того, чтобы нахмуриться, но едва-едва. Отчего-то ее слова показались мне не похвалой, как можно было ожидать, а предупреждением.
— Кто лучше, чем жрец, может рассказать о деяниях аватаров и святых? — отозвался я, пытаясь понять, почему дана Юстина перевела вот так тему разговора.
— Конечно, конечно, — она согласно закивала. — Вы ведь заметили, как замечательно поставлена у нашего нового жреца речь? Сразу чувствуется и порода, и столичная выучка.
— Новый? Он здесь недавно?
— Всего пару недель. Но такой милый молодой человек! Даже не верится, — она понизила голос до театрального шепота, — не верится, что его поймали с поличным и должны были сослать на Границу, и только заступничество некоторых людей изменило приговор.
— Поймали с поличным, — повторил я. — Что он совершил?
— Состоял в белой секте.
Ее слова оказались такими неожиданными, что я вздрогнул. Этот приятный, культурный, общительный человек с грустными глазами был сектантом? Одним из тех, кто, не колеблясь, убил бы меня за то, что я никак не мог изменить — за мое демоническое наследие?
Глава 27
Дана Юстина положила тонкую ладонь мне на плечо.
— Вам стоит быть осторожней, Рейн.
— Но если он сектант, почему его в первую очередь не лишили сана? Почему позволили оставаться жрецом?
Дана Юстина вздохнула.
— Церковь не любит об этом упоминать, но белые секты зародились внутри ее структуры и до сих пор именно жречество является самой благодатной почвой для новых рекрутов. Церковь построена вокруг идеи выживания человечества, а белые секты доводят эту идею до логического завершения, уничтожая все, что кажется им представляющим угрозу. Так что молодой жрец, попавший в сети белых сектантов, для Церкви достаточно частое событие. И если такой жрец, будучи пойман, выказывает должное раскаяние и готовность отринуть ложное учение, если за его спиной стоят влиятельные родичи или иные покровители, то сан ему оставляют, хотя переводят на ан прийнито…
— Испытательный срок, значит, — сказал я, только через мгновение осознав, что последние два слова принадлежали другому языку, название которого я, конечно, не знал.
— Верно, — согласила дана Юстина. — Длится этот срок обычно от года до трех лет.
— Старейшины Церкви используют ментальное давление, чтобы убедиться, что такой жрец не вернется к сектантам, едва наказание будет снято?
— На принявших сан ментальное давление не действует. Таково благословение богини, что поделать.
Я моргнул. До этого момента я считал, что защиты от ментального давления не существует.
— Но тогда как старейшины могут быть уверены, что такой жрец говорит правду?
— А вот это хороший вопрос, — в улыбке даны Юстины блеснули зубы. — Очень хороший.
— То есть они не знают? Все зависит от того, насколько искренним будет выглядеть его раскаяние?
— Именно.
На следующее утро я проснулся от странного ощущения, не похожего ни на что испытанное прежде. Будто откуда-то доносился звон туго натянутой струны, но при этом в реальности царила тишина.
Некоторое время я лежал, пытаясь определить источник не-звука, потом мысленно махнул рукой. Это явно было связано с преждевременным отбытием Небесных Лис и вряд ли касалось меня напрямую.
А немного позднее появился слуга с запиской от ваны а-Корак, где не было ничего, кроме нового адреса.
Надоедливый звук продолжал звучать у меня в голове все то время, пока я шел по улицам города, ища нужное место, но постепенно я приноровился его игнорировать словно надоедливый комариный писк.