— Скажи-ка мне, Харитон, есть ли сейчас на ближайших лесоповалах, Чердынском и Докучанском, опальные военные моряки? — неожиданно спросил генерал. — В начале 46-го целый этап пришел.
Вопрос застал полковника врасплох.
— Да, тогда со всех флотов собрали, как мусор. С нашего больше всего.
— Мусор оставь себе, Челданов.
— Это я так. Ребята с боевыми наградами. Кузнецовские чистки.
— Где распиханы?
— На Сеймчанских приисках. Для порядка и слаженности отправляем корабельными бригадами. Блатарей вмиг на место поставили. Работают «на урок»[4], план по золоту гонят, не придерешься. Все со штампом «ТФТ»[5]. Они доживут до свободы. Характер. Флот есть флот.
— Мне нужен грамотный командир из плавсостава ТОФа. Наш, тихоокеанский старожил.
— За сутки найду.
— Считай, что они у тебя есть. Привезешь его ко мне. И не вздумай туфту подсунуть.
— Когда такое было, Василь Кузьмич! Я свое дело туго знаю.
— На сегодня с меня хватит. Вызывай машину.
3.
Двадцать третий километр магаданской трассы и шесть километров в глубь тайги. Здесь располагался основной комендантский пункт ОЛП. Здесь же находился один из домов генерала Белограя, кочующего императора Дальнего северо-востока. Возле его избы стояло несколько рубленых изб. В них проживала генеральская свита, сколоченная из личной охраны, вольняшек-краеведов, консультантов-зеков и шоферов. Генерал ездил на американском «Виллисе» военного образца 42-го года в сопровождении трех машин — «Эмки», доставшейся ему в наследство от бывшего хозяина, и двух грузовиков ЗИС-15, называемых еще «газгенами».
Жилище Белограя строилось по принципу «Мой дом — моя крепость». Все бревна на подбор, одному не обхватить. Пятьдесят метров площади без перегородок и потолка, черный свод над головой с массивными переборками и стропилами, посередине русская печь, на которой генерал спал на куче медвежьих шкур, укрываясь тулупом. Шкуры и на стенах висели. То ли как охотничьи трофеи, то ли для тепла. В дальнем углу стояла массивная клетка с «живой шкурой». Громадный бурый медведь по кличке Добрыня, подаренный генералу якутами, воспитывался и дрессировался лично генералом с щенячьего возраста. Ручная тварь, только не для всех. На ночь Белограй выпускал его из клетки, и не дай бог войти в дом запоздалому гостю, в куски разорвет. Надежней охраны не придумаешь. В другом углу стоял письменный стол с приемником, сколоченное умельцами кресло, обитое котиковыми шкурами, и табурет. На всю длину генеральского дворца вытянулся другой стол, сколоченный из отполированных досок, со скамейками по сторонам. За ним хозяин трапезничал и тут же проводил совещания. Без вызова в дом никто не заходил. Генерал жил особняком, люди его раздражали. О наболевшем предпочитал разговаривать с косолапым Добрыней после двух-трех стаканов самогона, настоянного на шиповнике с чесноком. Похоже, зверь был самым информированным живым существом на трех миллионах квадратных километров, принадлежащих Дальстрою. Любил генерал после радиосеанса пофилософствовать и с япошкой. Его он не опасался, косоглазый умел держать язык за зубами, да и содержался под особым контролем.
В одиночку генерал не обедал. Его денщик и повар Гаврюха варил обед на десятерых. Дело настроения. Сегодня генерал соберет весь двор к столу, а завтра обойдется одним японцем. Японец всегда присутствовал за столом. Для него даже рис в посылках доставляли с материка. К русским щам косоглазого так и не приучили. Говорил он по-русски чисто, держался с достоинством, оскорблений не понимал или делал вид, что не понимает. Одевали его тепло, волчий охотничий балахон из Якутска доставили. Такие носят мехом внутрь на голое тело, и никакой мороз не берет. Шапку тоже сшили волчью, унты на ноги напялили. Чего не жить косоглазому волчаре.
Японца звали Тагато Тосиро. В плен попал при разгроме Квантунской армии в Маньчжурии. Тосиро служил переводчиком и в боевых действиях участия не принимал, такие кадры и на гражданке нужны. Но тогда никто не разбирался в деталях. Когда японскую армию окружили и разбили, шесть тысяч уцелело, бросив оружие. В плен Тосиро попал не к русским, а к монголам, которыми командовал маршал Чойбалсан, народный герой степной республики. Этап формировался на местах без суда и следствия. Тысячные потоки потекли в бескрайние просторы ГУЛАГа — в Карагандинский, Соловецкий, Беломоро-Балтийский, Ворку-тинский, Норильский и конечно же на Колыму. Умного, говорящего по-русски пленного заметил все тот же проницательный полковник Челданов, око государево, и преподнес сувенир своему начальнику. Челданов знал о слабости генерала, считавшего необходимым быть информированным обо всем, что творится в мире и в стране, не хуже кремлевских бонз. Его уникальный военный приемник вылавливал все американские радиостанции и уж конечно японские, находящиеся под боком. Вот только в японском генерал был не силен. За ценный подарок полковник получил медаль за заслуги, хотя в наградах он не нуждался, главное — крылья бы не подрезали.
Обед проходил в полном молчании. Сегодня генерал был задумчив и немного рассеян. Даже рюмки не выпил своей любимой самогонки.
Трапеза закончилась. Тосиро встал и поклонился.
— Разрешите идти, Кузьмич-сан?
Кузьмичом генерала называли только самые близкие, а на территории края их по пальцам одной руки пересчитать можно. Тосиро такая фамильярность была дозволена.
— Ступай, Тагато. В десять ноль-ноль придешь на радиосеанс. Японец еще раз поклонился, вытянулся в струнку и вышел из
избы строевым шагом.
Генерал знал о своем переводчике больше, чем тот думал, но он не торопился раскрывать карты перед зеком-иностранцем, не видя в этом острой необходимости. Всему свое время.
Начальник личной охраны генерала майор Мустафин вошел в горницу и доложил:
— Доставлен заключенный И-3747 из пятого Оротуканского прииска по распоряжению полковника Челданова.
Майор хотел передать начальнику личную карточку зека, но тот отмахнулся.
— Введи.
Двое конвоиров втиснули в избу громадного красавца под метр девяносто ростом. Молодой, но с абсолютно седой головой, судя по колким черным глазам, в лучшие свои годы он был брюнетом. Усталый, изможденный, зек держался, чем вызвал уважение хозяина. Генерал сделал едва заметный жест пальцами, конвоиры и майор вышли.
Морячок не знал, кто этот побитый северными ветрами русский медведь с морщинами на дубленой шкуре лица, мощным мясистым носом и квадратным подбородком. Не хватило у скульптора терпения закончить портрет, бросил работу на полдороге. Сам испугался того, что натворил. Цигейковая безрукавка, свитер под горло из собачьей шерсти и короткая колючая щетка пегих волос. Насквозь глазами сверлит, с таким не побалуешь. Но морячок всякого насмотрелся, его взглядом с ног не собьешь. Все страхи позади остались.
— Кем был при жизни, И-3747?
— Капитан-лейтенант Тихоокеанского флота Богдан Кравченко. Командир эсминца «Гордый». Петропавловская военно-морская база под командованием капитана первого ранга Пономарева.
— В каких операциях участвовал?
— Захват японской военно-морской базы Чхонджин при участии 355-го отдельного батальона морской пехоты майора Барабулько. Ныне Героя Советского Союза. 16 августа в составе тринадцатой бригады морской пехоты генерал-майора Трушина брал Сейсин. Далее были взяты Этетин и Гензан. Участвовал в захвате порта Маока в составе Краснознаменной Амурской флотилии, Южный Сахалин.
— Маоки нет. Ныне Холмск.
— Арестован в сентябре 45-го. О переменах на флоте и в географических названиях не информирован.
— Награды?
— Медаль «За отвагу», орден Боевого Красного Знамени, орден Славы третьей степени. Наград и звания лишен.
— Четыре года кайлом машешь?
— Четыре года два месяца тринадцать дней.