— Подождите, а вдруг это была Линда или Берта? — Я сделала последнюю попытку оправдать себя.
— Исключено, моя мнительная Полли, гостьи покинули пансионат вскоре после ужина, — улыбнулся Мишель и подтолкнул меня к выходу.
Я пропустила его вперёд и поплелась вслед за всеми.
— В чём дело, Полли? Не отставай, сейчас я снова отключу свет.
В чём дело? Ты спрашиваешь в чём дело? Возможно, в том, что ты с такой лёгкостью лжёшь, глядя в глаза и улыбаясь? Он прекрасно знал, что я видела их в саду! Тогда почему, чёрт возьми, он сказал, что они уехали? Чтобы поиздеваться надо мной? Выставить дурой? Что ж, у него это прекрасно получилось…
Мы попрощались с Мишелем и Беккер и вскоре свет снова погас. Аня и Питер застыли в коридоре, ожидая от меня вразумительного объяснения. Я вяло махнула рукой и скрылась за дверью. Возможно, утром мне захочется вернуться к событиям этой ночи. Но пока с меня довольно.
Скрипа за стеной я больше не слышала, зато с улицы доносилась какая-то возня. Я игнорировала её, подозревая, что стоит мне только выглянуть в окно — я снова попаду в неприятности.
Комната поплыла, и я поняла, что засыпаю. Я укрылась одеялом с головой и провалилась в бездонное болото кошмарных снов.
Лексон. Оставленное
Дом, в котором мальчик раньше жил с семьёй, стоял на высоком холме, оттуда можно было увидеть весь город. Здесь же в окна смотрел лишь голодный лес. Вместо городского гула под окнами гуляла тишина, разрываемая лишь тревожным птичьим щебетанием. Спустя месяц Лексон начал понемногу привыкать к этому. Привыкать к новому дому. К вялотекущим, почти неотличимым друг от друга дням. К давящему простору пустых комнат и к улыбчивому, но строгому Надду. Старик отложил визиты репетиторов до осени. А ещё он верил Лексону, что Вспышки — это не болезнь. Поэтому врач тоже не приезжал. Они были здесь только втроём: ребёнок, старик и дом.
Надд просыпался с рассветом и приучал к этому Лексона. Мальчику не нравилось рано вставать: ночные сны всегда страшные, утренние — сказочные. Ему не хотелось пропускать их. Но Лексон об этом молчал. Мама ничего не хотела об этом слышать, он напрасно думал, что и Надд не захочет.
Потом они неспешно завтракали, и старик уходил заниматься своими делами, отправляя мальчика гулять в сад. После обеда они пили лимонад на террасе и поочерёдно читали друг другу вслух. Лексон всегда о весёлых приключениях и далёких странах, а Надд об исторических событиях и удивительных открытиях. Затем старик дремал в кресле и иногда говорил с кем-то по телефону. Мальчик большую часть времени был предоставлен сам себе. Он слонялся по дому, часами листал пыльные книжки, устроившись на качелях, писал письма, которые некому было отправлять. Ужинал Лексон чаще всего в одиночестве, потому как Надд отправлялся на покой чуть начинало темнеть. Вечера Лексон любил меньше всего, потому что оставался совсем один в огромном, потерявшемся среди леса доме. Потому что вспоминал семью и прежнюю жизнь. Иногда, возможно, даже скучал по ней. Он расписывал листы своих блокнотов десятками «почему», аккуратно выводил множество знаков вопросов, а потом вглядывался в них, будто ждал, что кто-то невидимый подхватит его ручку и под каждым «почему» напишет: «А вот всё потому, малыш, слушай…» Надд запрещал вспоминать всё то, что теперь оставлено позади. Они всё знали и так. Старик, ребёнок и наполненный эхом и чужими воспоминаниями дом. Теперь их на свете только трое, а почему, в сущности, не так уж и важно.
Днём всё забывается, вечерами сложнее. Может быть, по этой причине Надд так рано засыпал — чтобы день был как можно длиннее, а ночь короче. Лексон пока так не мог. Он зажигал свет во всём доме и расхаживал по нему, представляя себя старым хозяином. Ночами он мечтал, рисовал, гулял по дому, ощупывая и изучая все его трещины и заплесневелости, которые куда-то прятались по утрам. Наружу выходить в темноте он не решался. Там голодный лес, высматривающий себе добычу невидимыми глазами. Деревьям не составит труда дотянуться до мальчика костлявыми ветвями и утянуть вглубь чащи. А там сама ночь распахнёт бездонную пасть и поглотит ребёнка. Нет-нет, уж лучше оставаться за толстыми стенами дома, там, где хотя бы все монстры из-под кровати ему хорошо знакомы. Они приехали вместе с ним, как сложенные стопочками рубашки и игрушки. Но в одном Лексон был уверен: страхи нужно приручать, как диких животных. И однажды он приручит всё, чего боится.
Этой ночью лил дождь и Лексону не хотелось ни играть, ни рисовать. Он сидел на лестнице, жевал бутерброд и смотрел на паучка, что ловко плёл свою прекрасную ловушку в углу ступени. Сегодня днём мальчик говорил с отцом. Может быть, причиной его угрюмости стало именно это, а не дождь? Он так и спросил у паучка, но тот почему-то не ответил.