Первая удача им улыбнулась, когда Майкл соединил две различные субстанции, сплав которых оказался идеальной имитацией тканей человеческих органов, и полностью мог выполнять соответствующие функции в связке с нейронами.
— Центральная нервная система — это будет наша дебютная реальная модель, — с горящими глазами озвучил предстоящие планы Майкл, разглядывая и тестируя специальным прибором образец ткани. — Я, наверное, в штаны наложу от счастья, когда она будет готова!
— Мы ещё не до конца довели процесс её подключения к электронному мозгу, — без особой радости изрёк Коннор, уставившись на манипуляции Майкла. — Чёрт, как же всё медленно… И для тестовой установки мало одной лишь ЦНС¹{?}[сокр. Центральная нервная система. Основная часть нервной системы животных и человека. Главная и специфическая функция ЦНС — осуществление простых и сложных рефлексов.]: нужна её синхронизация с периферической нервной системой, обязательная установка некоторых органов для дальнейшего налаживания целостной работы будущего живого организма и…
— Тише, ты чего так завёлся? Ясен хрен, что работы ещё поле непаханое, но мы впервые за долгое время реально продвинулись в наших поисках. Я бы не сделал этого без твоей помощи. То есть, сделал, конечно, но минимум через год. Сколько раз ты меня из лени и психов вытаскивал, а? Тебе вообще не знакомы эти понятия! Ты идеальный помощник!
— Интересно, каково это — лениться?
— Да я бы не сказал, что так уж интересно. — Майкл усмехнулся, положив руки на поясницу. — Хотя, справедливости ради, надо сказать, что иногда в безделье рождаются решения долго изнурявших проблем или какие-то творческие идеи.
— Знаешь, в последнее время я много размышлял о боли и удовольствии. Читал о пытках в Средневековье и в концлагерях двадцатого века, пытался вообразить себе ужас и страдания… А потом пролистал в сети столько порнографии разного сорта, сколько ты, наверное, в жизни не видел!
Коннор рассмеялся, глядя в окно, на висящую во мраке луну.
— Боль и удовольствие — неотъемлемые спутники подлинной жизни, но я даже примерно не могу вообразить, как это… — он закрыл глаза, призывая на помощь все электрические импульсы своих модулей, чтобы попытаться представить, — как это ощущается. Моё тело практически в совершенстве имитирует то, что у людей предназначено для чувств, но я всего лишь кукла. Пустышка. Любое прикосновение близких ничего не значит для меня, оно просто радует мозг возможностью поиграться в хаотично сменяющие друг друга нули и единицы. Всего лишь противоречащие друг другу команды, которые я упрощённо называю чувствами.
Коннор подошёл к окну и отворил его, впустив в комнату ночную свежесть, и сделал отчаянный вдох — ещё одну бессмысленную попытку распробовать пряность отцветающих деревьев.
— Как-то в рождественскую ночь мой самый дорогой человек сказал, что любит меня. Как же мне хотелось ответить «и я люблю тебя». Но потом я начал думать, что не имею права говорить этих слов — опошлять само понятие любви результатом вычислений в моей пластиковой башке. Но я просто не знаю, как ещё могу это назвать!.. Почему я не могу, как все девианты, просто радоваться своей самостоятельности, свободе, способности испытывать эмоции? — Он повесил голову, чуть ссутулился. — Наверное, слишком много понимал в причинах девиации, слишком долго принимал это как есть — ошибкой программы и не могу смириться, что это всего лишь часть замысла создателя. Просто лазейка.
Майкл чутко ловил каждое произнесённое слово и видел вместо Коннора освещённого вечерними фонарями веранды Дерека. Он уже слышал всё это. Слышал, наверное, сотню раз и ничего не мог сделать. Но судьба подарила бесценный шанс на искупление, и он поклялся во что бы то ни стало использовать все силы и ресурсы, чтобы не упустить его.
— Какой же всё-таки ублюдок этот Камски! — Майкл покачал головой.
— Что ты имеешь в виду?
— Будто ты не знаешь, что!.. До чего же бесчеловечно и чудовищно было оставить возможность чувствовать себя живым лишь наполовину тому, кто способен из-за этого страдать. Кто способен понимать, что он похож на нечто живое, но живым ему никогда не стать. Программирование девиации в андроидах — один из самых безжалостных научных прорывов заигравшегося в божка чокнутого гения, которому в целом наплевать, как это изобретение будет развиваться дальше.
— Ты судишь весьма категорично, Майк. — Коннор развернулся к нему и прислонился к подоконнику. — Всё-таки именно благодаря Камски я живу. Или типа того.
— Мой дедуля, мир его праху, был зверским алкашом, который любил поколотить мелкого папу и унизить. Нихрена ему не дал, ни нормального образования, ни счастливого детства. Он, конечно, молодцом, что зачал его с бабулей, но это так-то дело нехитрое! Чего ж теперь, молиться его мощам, что ли? — Майк саркастично развёл руками. — Раз уж мы говорим откровенно, то я не стесняюсь сказать, что презираю Элайджу Камски.
В комнату постучали, и после разрешения Майкла на пороге показался Хэнк.
— Привет, парни. — Андерсон устало кивнул и почесал затылок.
— Ты давно здесь? — удивился Коннор.
— Да уж час как пиво пьём на кухне. Тони ужин готовит, я долго распинался, что без звонка, но он вроде даже обрадовался компании. А у вас тут, смотрю, очередной научный прорыв наклёвывается, судя по наполовину радостным и наполовину изумлённым мордам.
— Можно и так сказать. Правда, для дальнейшего развития нам понадобится команда из парочки медиков и физиков, но это уже что-то, — Майкл подкреплял свою энергичную речь активной жестикуляцией. — В ближайшие дни я хочу арендовать небольшое помещение где-нибудь в складской зоне. Наконец-то нормально оборудую там лабораторию, и можно будет развернуться вовсю: моя комната слишком мала для таких больших идей.
— Вот как, значит. Толковый план! Повезло, что с финансами нет проблем.
— Хрен с ними с финансами. Вот без Коннора у меня бы так быстро ничего не вышло.
— Да-а-а, — задумчиво протянул Андерсон, — для него это, похоже, важно не меньше, чем для тебя… Может, даже больше. — В его голосе появилась невысказанная печаль.
— Если ты домой, то и я поеду. — Коннор уловил напряжение в словах Хэнка и попытался переключить его внимание. — А то уже поздновато.
Распрощавшись, вышли на улицу. Заметно похолодало, и на чёрном небе засияли звёзды, ветер трепал локоны листвы, напевающей колыбельную домам. Хэнк поднял воротник ветровки и поёжился, остановился у авто, закурил, глядя вдаль, на огни делового центра. Коннор забрался внутрь и тихо включил музыку, погрузившись в раздумья. «Однажды наши разговоры с Майклом станут куда более прозрачными. Однажды. Когда я смогу открыто сказать о своих намерениях. Сейчас слишком рано и не имеет смысла. Однажды… Однажды, я очень надеюсь, что смогу почувствовать прикосновения тех, кто мне дорог». Хлопнула дверца, и Хэнк сел за руль.
— Ты, засранец, любишь иногда недоговаривать, но старик Тони поболтливее тебя будет, — не заводя авто, заговорил вдруг Андерсон. — Майк с ним частенько делится подробностями ваших разработок, а тот любезно поделился со мной… Я знаю, зачем ты это делаешь, сынок. Но вынужден спросить, понимаешь ли ты риски?