— Но Фаулер предположил, и это вполне логично, что сперва нужно будет пройти комиссию по этике и комиссию по признанию меня человеком. Только после этого я получу новый социальный статус и права. — Он взболтнул на дне стакана остатки кофе и сделал последний глоток. — Надеюсь, что-то из этого можно обойти, чтобы избежать публичности. Это всё в теории, разумеется, потому что беспрецедентно, но Джеффри обещал мне помочь, если до этого дойдёт.
— Прямо небывалая щедрость с его стороны! — Андерсон ворчливо хмыкнул. — Но вообще он не забывает заслуг своих подчинённых, так что могу поверить.
— Вопрос висит в воздухе, потому что ни одна из машин ещё не становилась человеком. Может, и комиссий никаких не будет, это только я всё усложняю.
— Если боишься публичности, просто отложи всё на неопределённый срок. Сдашь экзамены позже.
— Время покажет, как мне поступить.
Прозрачно-белая вуаль фонарного света уводила его мысли к возможному будущему, к ещё не случившимся новым трудностям. Коннор не собирался хранить свои тайны вечно, но спонтанное разоблачение могло деструктивно отразиться на личной жизни. Ему хотелось, чтобы всё прошло как можно безболезненней для Мари и для него самого. Машинная привычка держать всё под контролем и предотвращать негативные последствия мешала взглянуть на картину под другим углом — куда более простым и человечным. Пёстрые огни улиц смешивались и чертыхались из стороны в сторону, разноцветные, как конфетти. Как забрызганная грязной водой палетка акварельных красок, которыми малевала на полу в его доме десятилетняя Мари. Из сумрака минувших лет сияло её разрумянившееся от смеха лицо с дурашливой улыбкой: листы для рисования закончились, и она, визжа от радости, принялась разукрашивать ладонями лицо своего друга. Он не отражал её «атаки» и смеялся в ответ, целуя в перепачканные разноцветные пальчики.
Стихло ворчание старого мотора. «Приехали», — раздалось сбоку возвращающим в настоящее заклинанием.
Коннор потёр слипающиеся глаза, резко выдохнул, мысленно договариваясь с болью о временном перемирии, и вышел следом. Снаружи дома он увидел Криса Миллера, бредущего следом за парящим в воздухе дроном: офицер помахал коллегам рукой и кивнул в сторону входа. Дверь была сорвана с петель и валялась на крыльце, отмеченная номером. Коннор сконструировал на ходу момент взлома, придя к заключению, что это было сделано соседом, обнаружившим тело.
— Коктейли уже допили, девочки, вы опоздали, — насмешливо донеслось из дальнего угла комнаты.
— Значит, проконтролируем, чтобы никто не полез танцевать на барную стойку, — буднично ответил Хэнк на «тёплое» приветствие Рида.
Полураздетый труп молодой женщины с пробитой головой лежал у дивана в луже крови и выделений. Рядом, в привычной манере оборонительно сложив руки на груди, стоял Гэвин, распоряжаясь процессом сбора улик в ожидании лейтенанта Андерсона. Как только прибывшие остановились подле Рида, тот принялся посвящать их в детали случившегося. Коннором овладел азарт занятия любимым делом, вселил прежнее ощущение нормальности и способности функционировать, быть необходимым. Не пропуская ни единого слова Гэвина, он отделился от группы, немедленно начав осматривать помещение.
— Может, хотя бы сделаешь вид, что слушаешь, а? Заебал со своим желанием лезть вперёд паровоза.
— Ты знаешь, что это не мешает мне слушать тебя, Гэвин, — без злобы отозвался Коннор. — Вместо того чтобы тратить время, лучше займусь тем, для чего меня собрали на конвейере.
— А в ответ, как всегда, лишь деликатное «срать я на тебя хотел». — Он театрально задрал кверху голову. — Понимаю, ты взасос только с Хэнком целуешься, но мне нужно, чтобы ты подошёл и взглянул на кое-что.
— Орудия убийства в доме нет? — Проигнорировал отпущенную ему грубость.
— Пока ничего не нашли.
Вошедший в раж Коннор приблизился к трупу и опустился на корточки, чтобы внимательнее изучить.
— Она тут чуть меньше суток лежит, — сухо пояснил Андерсону Гэвин.
— Девятнадцать часов, — уверенно дополнил Коннор, надевая на руки одноразовые перчатки: с тех пор, как зарегистрированные андроиды получили отпечатки, это стало рабочей необходимостью.
Привычная атмосфера, привычные действия — растравленные нервы Коннора наконец-то пребывали в покое, и он столь же привычным движением обмакнул два пальца в загустевшую подсохшую кровь у головы жертвы, поднялся и вложил в рот образец. Прежде, чем на оптический блок поступила информация о взятой пробе, он почувствовал его… Этот вкус… Сладковато-железный, перемешанный с горечью земли и человеческой мочой. Слюна обильно заполнила рот, желудок сжался от омерзения, Коннор вздрогнул, и его стошнило прямо себе под ноги.
— Твою мать… — с сочувствием протянул Хэнк, скривив рот.
— Во дела!.. — Рид ошарашенно заморгал, в упор глядя на происходящее. — Мне это не почудилось? Он что, серьёзно сейчас блеванул?
— Со всеми бывает. — Андерсон простодушно пожал плечами с глупой улыбкой и, подойдя к Коннору, положил руку ему на плечо: — Жить будешь?
— Охереть! Блюющий андроид! Да тебя в цирке можно показывать.
— Катись в жопу, Гэвин, — плюясь и тяжело дыша, буркнул Коннор, едва сдерживая очередной позыв из-за желчного привкуса рвоты на языке.
— Что с ним за фигня? — Рид развёл руками, не веря увиденному.
— Пойдём-ка на воздух, — заботливо предложил Хэнк и проводил Коннора к выходу. — Сейчас принесу воды из машины.
Опустошив на улице полулитровую бутылку воды, он понемногу пришёл в себя и ровно задышал, вглядываясь в темноту уродливых улиц, подсвеченную золотом листвы и мутным светом фонаря. Мысленно отчитал себя за беспечность и глупый просчёт.
— Прости, Хэнк.
— Это ещё за что, интересно?
— Да за… Ты столько лет вынужден был смотреть на это! — Он виновато покачал головой. — Я всегда знал, но никогда по-настоящему не понимал, как же отвратительно это смотрится со стороны.
— О, это цветочки! Поверь, ты ещё дохрена всего узнаешь, о чём не имеешь истинного представления. — Хэнк сложил руки на груди и утомлённо склонил голову: предстояла долгая и трудная ночь, но он воспринимал это как рутину. Взглянув в сторону дома, увидел в дверном проёме Гэвина, озадаченно посматривающего в их сторону. — Он что, типа беспокоится? Как будто не насрать… Пойду лучше проведу с ним воспитательную беседу, иначе сплетни по всему отделу поползут, несмотря на усилия Джеффри.
— Он не станет болтать. — Коннор поглядел на Рида с толикой благодарности.
— С чего такая уверенность?
— С того, что за два года он ни разу не проболтался обо мне Мари.
***
Личный дневник — его пиратский сундук. Каменная крепость. Глубокая могила. Ни одно слово не сбежит из бумажной Бастилии²{?}[французская крепость, построенная в 1370-1381 гг. и ставшая местом заключения государственных преступников. В эпоху Великой французской революции (1789-1799 гг.) была взята и полностью разрушена.], не попадётся в грязные руки проходимца. Дневник хранил его грязные мысли и долгие беседы в письмах с другом-зверем: голодные речи, хитроумные планы, неутолимый губительный жар. Роберту нравилось наблюдать, как опрятные дорожки чернил ложились на стилизованную под старину разлинованную бумагу, впечатывали в реальность его беспомощным немой крик. Бумага ничего не услышит. Но ей можно доверять.
«Каков я всё-таки плут! Позавчера ночью снова был в темноте её кукольной комнатки, я раздел её целиком. Целиком! Мария уже такая взрослая. Такая женственная грудка. Мой язык был жаден. Она жалобно стонала, что-то бессвязно бурча. И опять звала своего поганого Коннора. Она постоянно бормочет о нём. Нашла себе святыню! Утром, главное ещё, так забавно получилось: я пришёл к Клариссе, а моя любимая девочка жаловалась, что так устала, будто всю ночь была придавлена гигантским пауком! Так смешно! Фред хорошо с ней поработал за эти годы: она вот вроде как говорит, но всё равно очень стеснительно, дескать, глупости всё это. Мария постоянно ощущает моё присутствие, но не верит в него… Моя собственность. Моя игрушечная девочка. Моё драконье сокровище».
Шорох гравия на подъездной дорожке. Минута — и в дверь позвонили. Не дождалась и нескольких секунд, стала настукивать старым дверным молотком. Роб швырнул дневник в ящик антикварного письменного стола, закрыл на ключ, нервозно поднялся и запахнул халат.