«Я же вижу, ты хочешь этого! Похотливая хорошенькая куколка…»
То, что произошло, — взаправду? Она была совсем голой, когда над ней нависла зловещая мохнатая паучья морда? Как она это допустила? Почему позволила? Неужели она действительно настолько испорченная, грязная, развратная? Мерзость. Не отмыться.
Вздрогнула, сложила крест-накрест руки на груди — запоздалый стыд, ненадёжный щит. Пальцы закоченели, кожа покрылась мурашками под тонкой домашней одеждой: не успела накинуть куртку, нужно было спасаться от чудовища… Неужели она не пыталась помешать ему совершить над ней свои гнусности?
Щёлкнул ключ, и в приглушённом небесном свете лампы показался её растерянный ангел.
— Ты же не прогонишь меня?! Не прогонишь?! — захлёбываясь рыданиями, взмолилась она осипшим голосом.
— Мари?.. Что случилось? — Коннор деликатно потянулся к ней, желая проводить в дом, но она чертыхнулась в сторону, сильнее прижав к себе скрещенные руки.
— Не надо! Лучше не трогай, а то испачкаешься. Я отвратительная, грязная, ничтожная! Зачем я всё это позволила?!
Внутри у Коннора похолодело, глаза расширились, рот приоткрылся. Он не понимал, почему Мари здесь среди ночи, как в давно ушедшие годы. Но ужаснее этого было то, что она говорила о себе.
— Прошу, зайди в дом. Очень холодно и сыро. — Невзирая на её причитания, привлёк к груди, заключил в спасительные объятия, в точности, как в одну из далёких кошмарных ночей. — Ты никакая не отвратительная. Не понимаю, что заставило тебя так думать, но я знаю, что это не так.
— Точно-точно не прогонишь? Не отправишь обратно? — жалобно хлюпая носом, проговорила она в его футболку.
— Как я могу?
— Ты только и делаешь теперь, что прогоняешь…
— Обещаю, что сегодня ты останешься здесь. От чего бы ты ни бежала, я не отдам тебя ему.
И принялся покрывать её лоб короткими утешающими поцелуями. Мари наконец притихла и обняла его в ответ.
Паук остался в прошлом, в детских кошмарах, в неразгаданной им тайне: откуда тогда эта сжигающая изнутри тревога?
Коннор проводил Мари в дом, достал для неё свою домашнюю одежду и тёплые носки, замечая, как к ней возвращается спокойствие. Она наспех умылась в ванной, обтёрла руки и ноги, затем вернулась в гостиную и посмотрела на мирно спящего перед телевизором Сумо. Наклонилась и легонько почесала пса за ухом.
— Расскажешь, почему ты здесь в таком состоянии? Я могу помочь тебе?
«Ты больше не сможешь мне помочь», — подумала Мари, раздавленная бессилием. Села на диван и повесила голову. Коннор опустился на колени подле неё и трепетно коснулся её правой ступни, затем слегка притянул к себе.
— Обычные кошмары, не о чем беспокоиться. Просто очень реалистичные, вот я и напугалась. Ты же знаешь, я чуть что — сразу сюда несусь. Дура: не хочу папу с Клэри тревожить. — Едва ли это прозвучало хоть сколько-нибудь убедительно.
Она всё не сводила глаз с его лохматой головы, пока Коннор натягивал носки на её озябшие ноги. Протянула подрагивающую руку, невыносимо желая дотронуться до его волос, но остановила себя и отчаянно впилась пальцами в обивку дивана: «Ни к чему это. Снова трачу время на бесплодные чувства». Как только он закончил, забралась под одеяло, натянув его край чуть ли не до макушки. Коннор прошёлся до лампы, чтобы выключить свет, и, вернувшись обратно, лёг рядом с Мари: «Прогонит, так прогонит», — решил сам с собой, притянув её к груди.
Она бы ни за что не прогнала. Облегчённо выдохнула, прильнув теснее, и почувствовала, как тепло, уют и безопасность сомкнули вокруг неё невидимые крылья.
«Если в воскресенье я неминуемо должен умереть, то лучше бы это случилось прямо сейчас», — с тревогой и всепоглощающим счастьем думал Коннор, позабыв о непрекращающейся ни на секунду боли.
— Зачем тебе Стэн? — спросила в пасмурный февральский день Кристина, грея руки о бумажный стаканчик латте.
— Что за странный вопрос? — возмутилась Мари и состроила удивлённую гримасу, поправляя на подруге меховые наушники.
— Ну, он вполовину моложе Коннора и на треть менее симпатичный, к тому же ты его не любишь и просто держишь подле, потому что он удобный, — прагматично констатировала Крис, вздёрнув свои красивые густые брови.
— Причём тут вообще Коннор? — Мари цокнула. — Мы, блин, с моего детства дружим, он наверняка по-прежнему видит во мне девчонку, чавкающую конфетами и донимающую его рассказами о рассаде на подоконнике. А Стэна «держу подле себя», потому что он мне нравится!
— Да ты его и не хочешь, готова поспорить.
— Вообще-то хочу!
— Не психуй.
— Я не психую!
— Вот прямо сейчас не психуешь. — Кристина рассмеялась в свой стаканчик.
— Знаешь, вот возьму — и пересплю с ним! На вечеринке у Джуди в субботу.
— Боже, ты с ума сошла? Я это сказала не для того, чтобы ты назло мне пустилась противоречить. Давай ещё трахнись со Стэном чисто вот, чтобы доказать, что я не права! Оборжаться.
Так будет лучше, Мари была в этом уверена. Она совершенно точно никому ничего не собирается доказывать. Просто это хороший способ выбросить из головы всякие глупости. Да и она вроде бы готова к подобному шагу. По крайней мере, Стэн давно ей намекал, что не прочь попробовать секс. Его откровение в собственной неопытности даже подкупало: он не строит из себя мачо, а значит, абсолютно точно будет заботиться о её чувствах и комфорте. Да и чего ждать от пресловутого первого раза? Ничего особенно увлекательного: неуклюжие лобзания двух детей и излишние переживания.
Мари не собиралась спрашивать себя, нужно ли ей это на самом деле. Она все мысленные и устные рассуждения сводила к физиологии: «Никакой девственности не существует, это дурацкие и ненаучные средневековые пережитки. Настоящая девственность — только в голове. Если захочу, просто возьму и займусь сексом». Мари было страшно признать, что дело вообще не в девственности. И не в спорах о патриархальных пережитках. Она не знала, хочет ли спать именно со Стэном — и это единственное, о чём стоило поговорить с собой.
Недавняя ночь, проведённая в доме Коннора, разбередила в ней прежние волнения. Заставила вспомнить рождественский шум, смех гостей, неподконтрольный стук собственного сердца и беспечность, с которой она отдалась той стихийной ласке. Вряд ли это значило для него то же, что и для неё. Мари было настолько страшно и сладко, что она так и не решилась заговорить с Коннором о той минуте. На исходе праздника, когда друзья разошлись по домам, а родственники легли спать в гостевой комнате, она пришла на кухню и молча принялась помогать Клариссе убирать посуду. За окном кружил пушистый снег, а на окошке весело мигали огоньки, отбрасывая на стены то же чудесное мерцание, что и на кожу Коннора в её спальне.
— Клэри, — собравшись с духом, произнесла Мари, вытирая сухим полотенцем тарелку, — скажи, а тот красивый брюнет… Вы с ним ещё встречаетесь?
— Что? О чём ты говоришь, Мими? — Её голос боязливо задрожал, а лицо сделалось белым как полотно.
— Я говорю о мужчине, который часто приходил к нам пару лет назад. Вы ещё видитесь?
— Послушай, ты ничего не знаешь, это сложно, и…
— Я не собиралась осуждать тебя. Или говорить папе. — Мари всё смягчала голос, чтобы не пугать мачеху. — Измены не случаются просто так. И, вопреки расхожему мнению, виноват не обязательно тот, кому изменяют… Ты ведь любила папу, я знаю. И до сих пор, наверное. Ты и меня любишь, а это очень непросто — любить чужих детей. — Она заметила в движениях Клариссы вернувшееся спокойствие, а во взгляде доверие. — Я всего лишь хотела узнать: почему? Почему ты решилась на это? Что ты чувствовала?
Кларисса нервно придвинула свою красную пепельницу, отковырнув краешек одной из выцветших наклеек. Достала сигарету и глубоко затянулась, прикрыв глаза, словно обращаясь с этими вопросами к собственной душе.
— Когда у Роджа начались проблемы с алкоголем, я пыталась быть чуткой, терпеливой, понимающей и всякая такая фигня из моих женских романчиков в мягком переплёте. На деле же это ни черта не работало, и он просто продолжал закрываться от меня. Тогда я пошла напролом и спросила, в Бет ли дело. Ну, он, естественно, распсиховался: он всегда бесится, когда речь о твоей маме заходит. Потом у нас начались проблемы с интимом, и я снова играла во всепонимающую и прощающую жёнушку. Роджер меня не слышал, не пускал в своё сердце. Хах, а я-то всегда верила, что мы близки! — Кларисса насмешливо покачала головой, позволив себе слёзы.