Коннор не жалел себя ни секунды и раздражался, если в нём спонтанно возникало желание впасть в безделье. Он вставал в семь утра и ложился в три часа ночи, чтобы успеть как можно больше.
Однажды Хэнк вернулся из бара, где весь вечер провёл со старшим Грейсом, и обнаружил Коннора уснувшим за обеденным столом, прямо над полной тарелкой.
— Эй, сынок! — Андерсон мягко похлопал его по плечу. — Уже десять вечера.
— А! Что? — суетливо встрепенулся тот, похлопав заспанными глазами, и начал тереть ладонями лицо. — Чёрт, как я вообще отключился? Ничего не помню…
— Я, конечно, не специалист, но и без диплома тебе скажу, что это переутомление. Так нельзя, крышей двинешься нахер. Быстро вали спать. И чтоб я не видел, что ты в интернет лезешь или за книжку.
— Включил строгого папашу?
Коннор насмешливо скривил губы, убирая еду в холодильник.
— Хорош борзеть! Задолбали уже эти геройствования, аукающиеся тебе без конца. Твоя новая тушка — не пластмасса, не железо, её так просто не починишь, не говоря уже о психике. Я горжусь тем, как ты стремишься к совершенству, но нужно заботиться о себе. Без отдыха перегреешься и откинешься с депрессией к чёртовой матери.
— Ладно, ты прав, это разумно, — произнёс Коннор, зевая и продолжая тереть глаз кулаком. — Просто я…
— Понимаю.
— Нет, не понимаешь! — Он устало выдохнул. — Ты не понимаешь, потому что никогда не был машиной. Я даже не знаю, как это вообще можно объяснить хоть кому-то. Изменилась не просто вся моя жизнь, моё тело, но и ход мыслей, восприятие всего и всех вокруг, даже себя самого. Я не могу отделаться от чувства, что обязан теперь доказывать свою полезность, нужность. Раньше я был андроидом-детективом — помощником человечеству, бесценным даром. А теперь я для чего? Я бесполезен в тех делах, где прежде мне не было равных! — Его зрачки расширились, желваки на лице ходили туда-сюда. — Хочу вернуть себе себя, хотя бы немного. Иначе я с ума сойду.
Стремительно направился к дивану и плюхнулся на него поверх декоративных подушек. Хэнк растерянно посмотрел на его макушку, подсвеченную горящим экраном телевизора. Его сердце наполнилось любовью и состраданием, гадостным ощущением собственного бессилия и невозможности хоть чем-нибудь помочь. Достал из настенного шкафчика виски, сделал несколько глотков, затем снова посмотрел в сторону дивана. Отставив бутылку, тихо прошёл в гостиную, взял из шкафа одеяло и укрыл им заснувшего Коннора, затем легонько потрепал по волосам и отправился к себе в спальню.
Коннор частенько стал ездить на работу в одиночестве на автобусе. Ему нравилось слушать музыку в дороге и смотреть, как просыпается город. Это удовольствие хотелось растянуть: попить в дороге отлично приготовленный кофе из новой кофейни, что открылась недалеко от дома, поглазеть на пассажиров из праздного любопытства, погрузиться в размышления, помечтать. По утрам он придерживался «правила новой музыки»: слушал лишь то, что ему не было знакомо, и старался максимально разнообразить жанры и стили. Со временем его плейлист здорово расширился, в нём стало куда больше самостоятельно найденных композиций, чем тех, что он позаимствовал у Хэнка и Мари, а некоторые из старых и вовсе перестали ему нравиться.
Сегодня Коннор слушал сборник инструментальной музыки второй половины двадцатого века — академической и из кино. Сборник был его попутчиком уже четвёртый день. Из-за высоченных крыш выглядывали молочно-рыжие рассветные лучи, и птицы парили в вышине, стремясь всё ближе к разбуженному солнцу. Вторя им, мелодия разгоралась вместе с новым днём, растекалась по венам и стремилась к сердечной мышце.
«Она звучит, как рассвет. Как предвкушение чего-то доброго. Как прилив сил и счастья. В ней исходит пар от моего кофе, звучит смех болтающих позади меня школьников и храп спящего на первом сидении старика… Ни одной машине этого не передать, как бы филигранно она ни старалась имитировать искусство. Как вообще робот может передать человеческую радость и печаль? Теперь я понимаю, о чём когда-то говорила Мари, пусть её слова и ранили меня. Искусство для машины — демонстрация мощности процессора и сложности заданных алгоритмов, для человека — способ воспарить над страданиями, уродством, бессилием, принять собственную конечность. Хотя в каком-то смысле это и обретение бессмертия. И пусть мы, девианты, точно так же можем искать истину, интерпретировать свои чувства, это и вполовину никогда не сможет стать тем же… Мы. Хм, забавно звучит, ведь я больше не один из них. Но и не совсем человек. Тогда кто я теперь такой?»
Показавшееся впереди здание Департамента отвлекло его от размышлений.
Гэвин Рид и Крис Миллер вели оживлённый спор, когда Коннор вошёл в офис и поставил на стол перед коллегами два стакана кофе на картонной подставке.
— Это чё? Ты меня клеишь, что ли? — фыркнул Рид, удивлённо уставившись на принесённое.
— Мир не крутится вокруг тебя, Гэвин: я вообще-то клею Криса. — Коннор усмехнулся и направился к своему рабочему месту.
Разложив по местам вещи и документы, он заметил, что Рид бросает в его сторону короткие вопросительные взгляды.
— Спроси уже, что хотел, достал таращиться как идиот, — проворчал Коннор и посмотрел на Гэвина, сложив перед собой руки в замок.
— Да ничего не хотел, — буркнул тот и уткнулся в терминал. Но через несколько секунд сдался: — Волосы как-то странно уложил, — заметил он неловко, — по-другому: раньше всё с этой дебильной волосиной сбоку ходил.
— Видимо, пришло время что-то менять.
Он уже давно чувствовал в голосе Гэвина ворох не заданных вопросов, ещё с поры первой адаптации. Рид ни с кем не трепался насчёт перемен в Конноре, но и выяснить подробности не мог: гордость не позволяла завести приятельскую беседу. Он привык к выдуманной им самим вражде, и мальчишеская упёртость прятала подальше от здравого смысла более позитивные варианты развития отношений. «Видимо, пришло время что-то менять», — мысленно повторил Коннор, идя прямиком к столу детектива.
— Слушай, как насчёт встретиться сегодня после работы в баре?
— У тебя программу заглючило, что ли? — Рид воинственно сложил руки на груди — всегда готов обороняться, даже если и угрозы нет.
— Я не набиваюсь к тебе в друзья. Просто предлагаю пообщаться как взрослые люди, что много лет работают вместе. Сможешь спросить, о чём давно хотел. — Он вздёрнул брови с хитрецой. — Дело ведь не в отсутствии моей «дебильной волосины», верно?
— Да с чего ты вообще решил, что мне есть до тебя дело?
— Хорошо, продолжай быть мудаком, мне не жалко.
Равнодушно махнул рукой и отправился к себе.
— Ладно! — крикнул он вдогонку. — Так и быть, посидим.
Коннор одобрительно кивнул и принялся за дела.
У Хэнка сегодня был согласованный с Фаулером выходной для подготовки к тестам на повышение. Андерсона вдохновляло упорство Коннора, к тому же тот был одним из немногих, кто верил в своего старика и подначивал попробовать свои силы: «Тебя вообще прочили в комиссары. Чего это вдруг ты решил сдаться?» — с жаром настаивал Коннор. И однажды Хэнк обнаружил, что эта вера стала и его тоже.