Тьма. Мокрый хруст об асфальт.
Очнулась, тихо всхлипнув, и задрожала, уставившись в пасмурный полумрак знойного летнего вечера. В тишине раздавались лишь мерный стук сердца и ровное дыхание Марселя. «Что я здесь делаю?» ― шёпотом спросила она у пустоты, не понимая, как выбросить из головы это лицо, принимающее неизбежность высоты, неизбежность падения. Смерти. Не поймала, не спасла. Рыдания подступили к горлу обжигающей волной, душили и резали. Сотни прекрасных воспоминаний разрушили усердно возведённые ею стены темницы, чтобы отыскать дорогу домой.
«Дорога всегда приведёт домой, если я иду с тобой…»
Как же ей захотелось сбежать из этих горячих нежеланных рук, прямиком в холодный обморок далёкой зимы, чтобы в чудесном свете уличного фонаря прижиматься к мокрой ткани пальто, ёрзать щекой по заснеженной каштановой макушке и без остановки произносить слова любви. Умереть бы у этой чужой обнажённой груди, затеряться в простынях, раствориться в душном воздухе проклятой маленькой спальни. Только бы не эти руки! Другие — родные. Укрыться в них, забыться и просто бесконечно чувствовать свою неправильную, постыдную, неудобную любовь.
Вдохнула кромсающий лёгкие воздух, села на постели и бросила взгляд в окно. Солнце прокралось на цыпочках в спальню и расплескало на всём вокруг розовато-рыжие лучи: ласковые, как ручной зверь, шустрые и шёлковые, нежные, как поцелуй ангела.
«Как поцелуй ангела…» — шепнула Мари, схватившись за подвеску на груди, и разрыдалась, словно покинутый ребёнок.
Наступил июль, и всё, о чём теперь думала Мария, ― это возвращение домой. Она не уехала сразу после выпускного из-за Линды, которая не хотела расставаться и просила побыть с ней хотя бы первую половину лета. Июнь был наполнен хмельными вечерами, прогулками в компании, ночами с Марселем и нарастающей тревогой.
Собирала чемоданы в спешке, суетилась по дому и нервничала. Она написала Марселю сообщение: «Было здорово! Ты отличный парень и классный любовник. Надеюсь, у тебя всё сложится круто. Пока-пока». Ни прощальной ночи, ни последней встречи ― она отпускала его как малозначительную страничку своей юности. Мари и представить не могла, что он мчал на такси в аэропорт, позабыв обо всех делах, чтобы успеть отговорить её: она не отвечала на звонки, и Марсель не мог рассказать о своих чувствах. О том, что хотел бы вернуться домой вместе с ней к осени. В тот вечер он напился и подрался в баре: никогда прежде он не ощущал себя настолько уязвимо и странно.
Когда на подлёте из-за облаков показались верхушки небоскрёбов Детройта, у Мари пересохло в горле, а сердце бешено заколотилось, будто разогнавшийся старый поезд. Как же давно она не видела дома! Этих улиц, хранящих давние воспоминания, старых друзей, любимых мест. Много ли изменилось за время разлуки?
Но стоило Марии перешагнуть порог, и тёплая аура прежней жизни сомкнулась вокруг неё объятиями счастливой Клариссы. Та завалила её тонной вопросов, начиная с «как долетела?» и заканчивая назойливыми расспросами о том, не появился ли у неё в Канаде парень. В воздухе разливался до боли знакомый запах духов Клариссы, которыми она пользовалась уже много лет, даже роскошную копну тёмных волос причесала так, как не причёсывала уже давно. Покончив с допросом, она принялась названивать родственникам, чтобы сообщить о прибытии Мари и заодно посплетничать.
— Дядя Роб должен приехать с минуты на минуту. Он как узнал, что ты здесь, так сразу ломанулся в гости, чтобы поздороваться.
— Или, как обычно, с тобой потрепаться о театрах и выставках. Нужна я ему тут сильно, ага! — Мари состроила гримаску.
— Даже если и так, прямо уж расстроишься?
— Нет, конечно. Чмокну его в морщинистую щёку и свалю отсюда побыстрее. Мне надо заехать в участок: я ещё не видела папу и… Мы с Коннором плохо расстались. Я сама виновата. Но теперь всё в прошлом. Буду надеяться, что он сумеет меня простить. — Она вмиг посмурнела.
— Думаешь, не простит? Он-то? — Кларисса по-матерински погладила падчерицу по плечу. — Коннор вообще-то часто спрашивал о тебе. Вряд ли он чувствовал себя обиженным. Во всяком случае, мне так казалось.
— Я бы обиделась на такую идиотку…
— Мими, почему ты себя так не любишь?
— Ладно, пойду-ка я уже. — Она проигнорировала заданный вопрос и быстро обулась в прихожей.
В дверь позвонили. Это был Роберт: явился свежим и приодетым с иголочки, в руках держал огромный букет красных орхидей и подарочную коробку: «Только не очередная дорогущая дребедень!» — тут же подумалось Мари.
— Привет! — щебетнула глуповатым голоском, затем сухо поцеловала Роберта в щёку и отправилась по своим делам.
— Мария! Ты куда? Останься поболтать с дядей, я так соскучился по моей крошке! — растерянно пробормотал ей вслед, глядя, как от него удаляются стройные голые ноги, едва прикрытые тканью тёмно-зелёного платья с узором из белых ажурных бабочек на подоле.
― Как-нибудь потом, дядя Роб! ― крикнула она и размашистым движением убрала с лица отливающую золотом на солнце прядь. ― Пока-пока!
Мимолётное касание тёплых губ и невнятное прощание, оттолкнувшее в сторону приветствие, — неужели это всё, что ему сегодня достанется? «Жестокий ребёнок. Будто и не хочет видеть, как я стараюсь для неё! — челюсть Роберта тряслась от злости, в глотке скрёбся крик отчаяния и похоти. ― Надо бы прикупить у Фреда лекарств, чтобы снова ставить ей уколы, слишком уж шустрая да беззаботная стала». Он ей покажет, как обращаться с ним так холодно и непочтительно. Если Мария не хочет добровольно дарить свою любовь, он возьмёт её силой.
Выученный наизусть маршрут. Горячие солнечные лучи лижут тротуары, скачут по листве. Воспоминания в голове жужжат, подобно рою пчёл. Те самые стены. Стеклянные двери. Белая эмблема на полу. Дрожь скатилась вниз по плечам и запульсировала в кончиках пальцев. Телефонные звонки, сигналы, сообщения диспетчера по громкоговорителю, копы сонно передвигаются между столами.
Как же страшно взглянуть на этот стол!..
Шутки, ворчание. Третья-четвёртая чашка кофе с утра и жалобы на духоту.
― Брюки с подтяжками? Одеваешься как пижон из делового центра.
― Это куда лучше, чем та грязная дрань, которую ты называешь курткой, Гэвин.
― Не смей обижать мою куртку! Она вообще-то венец гардероба.
― Была. До того, как ты не обтёр ею все встречные помойки во время погони месяц назад.
― Закоулок был слишком узкий!
― А ты слишком упёртый, чтобы послушать меня.
― Вот опять он за старое: самому, дескать, можно плевать на инструкции, а как это делаю я, так сразу… Твою мать! ― Гэвин бросил взгляд в сторону. ― Мелкая, это ты? С ума сойти, нихрена вымахала!
― Привет, Гэвин, ― неуверенно произнесла Мари.
― Поздравляю, кстати, с окончанием школы! ― В его голосе отчего-то не было прежней колкости, зато объятие было привычно грубоватым и коротким. ― Взяли тебя туда, куда собиралась поступать?
― Агась. Чего ж не взять-то? ― Она всё не решалась посмотреть за плечо Рида.
― Чёрт, не верится, что столько лет уже прошло. ― Он натянул широченную улыбку и обернулся. ― А, понял… Я вам двоим тут, наверное, нафиг не сдался. Всё, ухожу. ― Подмигнул и двинулся к своему рабочему месту.
Мари встретилась взглядом с Коннором, и жгучая боль яростно затрепыхалась в груди, мешая сделать вдох. Сложив перед собой руки в замок, он неотрывно смотрел на неё, наверное, с какой-то другой планеты, из другой эпохи, из параллельного мира, смотрел без единого движения, словно боялся пошевелиться.