Медленно обошла стол и остановилась подле его кресла. Коннор развернулся к Мари, и она позволила себе снова приблизиться, застыв в жалких нескольких дюймах от него.
― Здравствуй, ― произнесла тихо и нежно.
Он сделал глубокий вдох и протянул ей руку, невольно отмотав назад долгие девять лет. Казалось, время застыло на его лице, почти не прибавив новых морщин, словно даже сделало прекраснее, чем прежде. Мари так привыкла к острой и броской красоте Марселя, к дьявольски лукавому высокомерию его глаз, что вдруг ощутила, как эта новая красота Коннора бережно обволакивает её, ревниво забирает назад к себе. Позабытое древесно-янтарное тепло прямого взгляда, сердечная мягкая улыбка в уголках тонких губ: «Это всегда будет моим лишь наполовину», — билось раненой птицей в мыслях Мари. Осторожно протянула руку в ответ и вложила в его ладонь. Как только горячие слегка влажные пальцы сомкнулись вокруг её кисти, Мари почувствовала себя той смущённой девятилетней девчонкой, лезущей под стол отца за упавшим пакетом с едой. Вздрогнула и подалась чуть вперёд, задев его колено своим.
— Наконец-то ты дома, — с неестественной сдержанностью проговорил Коннор, сильнее сжав её руку.
— Я очень скучала. По всем вам, — добавила с фальшивой отстранённостью. — Мне жаль, что пришлось вот так расстаться, но нужно было время, чтобы выбросить из головы всякие глупости. Теперь всё в порядке.
— Да… Наверное. — Его глаза влажно блеснули. Нехотя разомкнул рукопожатие.
Мари нервно обвела пальцем чокер. Озвученная лживая холодность придала ей уверенности: оживлённо развернулась и присела на край стола, нарочито беспечно улыбнувшись.
― Я не должна оправдываться, но всё же… Прости меня. Я поступила с тобой жестоко и, знаешь, даже была готова к тому, что ты не простишь меня.
― Вообще-то я как раз думал, что это мне нужно извиняться.
― Боже, какие мы оба придурки! ― Она грустно рассмеялась, прикрыв ладонью глаза. ― Вечно всё на себя берём. В детстве ворчала на тебя из-за этого, а со временем поняла, что сама такая же.
В её сумочке вдруг зазвонил телефон. Мари взглянула на дисплей, удивлённо нахмурилась и отклонила вызов.
― Могу я сегодня проводить тебя домой?
― Ты меня?
― Ну, да, почему нет? ― Мари пожала плечами. ― На обед я планирую вытащить папу, а потом буду совершенно свободна: с Крис мы встречаемся завтра.
― Конечно, не против, ― ответил он с нескрываемым умиротворением. ― Я бы послушал о Канаде, о твоей учёбе и о… да вообще о чём угодно!
― Прекрасно. Позвони тогда, как закончишь.
― Не забудь, кстати, зайти туда, ― указал через плечо большим пальцем, ― поздравить нашего старика.
― Не может быть. ― Мари посмотрела на стеклянный кабинет, где за капитанским столом сидел Хэнк, и изумлённо округлила глаза.
― Да уж пора бы. ― Коннор снисходительно хмыкнул.
― Полагаю, ты один в него и верил.
― Остальные говорили, что это «авантюра чокнутого деда, беснующегося на пороге пенсии». ― Сделал пальцами кавычки.
― Представляю, с каким удовольствием он теперь отдаёт им приказы!
― Сарказм у него из щита превратился в оружие. И стреляет он из него, как из гранатомёта.
― Тебе уже прилетало?
― Прилетает в основном Гэвину, но я иногда по старой памяти тоже бешу Хэнка.
― За два года столько всего изменилось!.. Чёрт, ты и Гэвин ― напарники? Звучит, как тупая шутка.
― Сам до сих пор едва в это верю.
Мари вновь сосредоточилась на лице Коннора. Сощурилась и наклонилась к нему:
― Так странно… ― Мари задумчиво поджала губы. ― Сколько я тебя помню, ты всегда зачёсывал волосы одинаково, одевался в рубашки одного и того же кроя… Будто и двигаешься теперь немного иначе. ― Она отстранилась и смущённо оглядела свою обувь. ― Но, наверное, я просто отвыкла от тебя и несу какую-то ахинею.
― Может быть, и не несёшь…
― Ладненько, до вечера, вон там папа уже идёт! ― Мари по-детски указала пальцем в сторону Роджера.
Она не увидела, как трепет безжалостно вонзился ему под ногти, как желание яростно затянуло на шее верёвку. Парализованный и разморённый её невозможной близостью Коннор весь разговор тихонько приближался пальцами по столу к бедру Мари. Это было бы слишком легко. Слишком вероломно. Нечестно. Имеет ли он на это право? «Ни за что. Со мной ты всегда будешь в безопасности», ― поклялся он себе. Десятки упущенных возможностей и неисполненных желаний улетали белокрылыми бабочками с её подола, которого Коннор успел коснуться краешком мизинца. Миг-другой ― и Мари снова стала полузабытым сном, расплывчатой картинкой воспоминаний, к которым он с таким трудом привыкал.
— Сорвал джекпот идиотских решений! — Рид вернулся на свой пост для болтовни. — Смотрел на вас и всё пытался оценить масштаб той задницы, в которую ты себя загнал. — Он плюхнулся в кресло за бывшим столом Хэнка. — Даже интересно стало, в какой момент ты в неё втрескался? Ты ещё был машиной? Как это вообще ощущается у роботов, если вы не трахаетесь и не испытываете ничего такого? ― Гэвин постучал пальцами по столу и хмыкнул. ― Вот ведь извращенская пластиковая морда! Ты же её мелкой козявкой встретил…
— Моя морда не пластиковая уже как пару лет.
— Я знаю! — огрызнулся Гэвин. — И вообще-то не об этом спрашивал.
— Ты спрашивал много о чём.
— Задолбал увиливать!
— У меня никогда не было дурных намерений и мерзких помыслов о Мари в пору её детства и юности. — Коннор поморщился, мотнув головой. — Да, я был машиной, когда влюбился в неё, — неохотно открылся он. — Но я не знаю, как описать тебе то чувство… Сейчас я понимаю, что оно больше напоминало страх. Романтическая любовь для людей связана с сексом — эта мысль пришла в голову одной из первых, потому что я робот, привыкший просчитывать события наперёд. И знал, что в будущем это могло значить для нас двоих. Но я не хотел её. У меня, эм… не доставало для этого деталей. — Улыбнулся с театральной деликатностью. — И твой вопрос насчёт отсутствия желания у андроидов вполне справедлив: из-за наших с Мари физиологических различий я нередко ощущал некоторую неестественность моей страсти. Всё время думал о том, что это должно быть по-другому. К сожалению, контролировать свои чувства я не мог. Думаю, ты понимаешь это.
― Неужели не было мыслей, что твои чувства могут измениться?
― Это людям свойственно всё извращать до такой степени. Я понимаю, ведь их существование завязано на страхе смерти и инстинкте размножения. И уж тем более дружба маленькой девочки и взрослого мужчины со стороны выглядит как нечто опасное, потенциально грязное… Но я не думал, что способен на страстную любовь. Она всегда казалась мне чем-то, что может быть лишь у других. Возможно, в какой-то момент программа социальных отношений вычислительно пришла к тому, что моя исключительная привязанность к Мари готова перейти на другой уровень, потому что к шестнадцати она выглядит как взрослая человеческая особь, ― отчеканил он с насмешливой протокольностью и оттенком пренебрежения.
― Программа вычислила страсть, ― саркастично резюмировал Гэвин.
― Звучит бредово, согласен. Но все чувства девиантов ― это так или иначе вычислительный процесс, просто очень высокого порядка.
Коннор ощутил себя уязвимым. Было тяжело открываться Риду после стольких лет их глупой вражды, и он учился доверять ему весь последний год. Вот бы сейчас вместо него здесь был Майкл: младший Грейс никогда не осуждал и всегда был чутким, понимающим собеседником.
«Но ты уже открыл рот и заговорил. Да, сейчас здесь Гэвин. Не Майк. Выдохни и успокойся, всё уже случилось».
― Теперь у тебя это не так работает, верно? Не боялся, что она тебе, не знаю, разонравится или типа того?
― Ещё как. В мои планы входило разделить свою человечность именно с ней, а если бы у меня вдруг не возникло влечения к человеку, которого я люблю, это стало бы катастрофой. Но Майкл сделал всё для того, чтобы загрузка сознания прошла с минимальными эмоциональными потерями. Знаешь, в каком-то смысле я заново влюблялся в Мари, но уже другими системами. ― Коннор мягко засмеялся. ― Вот она сейчас пришла, была так близко, и моё тело уже было готово ответить на её присутствие самым… неудобным способом. А раньше я волновался, что со мной этого может не произойти. Наверное, странно, но меня это успокоило.