― Уже не спишь! ― набрав в лёгкие воздуха, пробормотала Мари и мигом влетела в гостиную, нетерпеливо забралась на диван, сложив на груди Коннора руки и опустив на них подбородок. Обратила к нему хитрющий взор напроказничавшей девчонки и погладила согнутым указательным пальцем по скуле.
― Нет, не сплю. Пялился на тебя где-то с минуту.
― Правда? ― Она воровато огляделась и добавила лисьим шепотком: ― Я не надела лифчик.
― Я заметил. ― Он тепло усмехнулся и крепко обвил её обеими руками.
― Так хорошо тут с тобой рядышком. ― Она вздёрнула нос и погладила его кончиком шею Коннора. ― Забылась бы и уснула у тебя на груди: я весь день какая-то сонная, будто с похмелья, хотя спала вроде крепко… Сегодня ночью мне показалось, что я очнулась и в темноте увидела тебя рядом с моей постелью. Так ясно, так живо. Но потом ты исчез и остался лишь размытый чужой силуэт. Мне стало невыносимо пусто и одиноко.
И тут, издав игривый лай, сверху на них плюхнулся Сумо и принялся облизывать ухо Мари и подбородок Коннора, перебирая лапами по простыни.
― Да Сумо! ― завопили хором, смеясь и безуспешно сгоняя пса.
― Полиция разврата! ― загоготал Хэнк, направляясь в ванную.
― Хэнк, умоляю, забери его с собой! У него вообще-то лапы грязнущие, сейчас всё бельё заляпает, ― причитал Коннор, почёсывая Сумо за ухом.
― И избавить себя от этого восхитительного зрелища? Не, вы уж как-нибудь без меня.
― Вот предатель! ― Мари цокнула ему вслед.
Вскоре пёс успокоился и притих, ощущая приятное поглаживание четырёх рук. В ванной зашумела вода, сливаясь с громким дыханием животного.
― Я до чёртиков соскучилась! Всю неделю видела тебя только урывками. И то ― до смерти уставшего и забегавшегося.
― Я собираюсь подать рапорт на повышение, так что, возможно, вскоре будем ещё реже видеться.
― Повышение? И почему ты раньше не решился? ― Её глаза засияли. ― Я всецело за! ― Она легко и звучно поцеловала его левую бровь. ― Не умру, подожду. Да и уж как-нибудь сама тогда буду выкраивать время для встреч, пусть даже для коротких.
― Спасибо тебе.
― Всегда пожалуйста, сержант Андерсон!
― Погоди ты, рановато пока. ― Коннор не переставал улыбаться ей.
― А мне всё равно! ― Мари неотрывно окидывала взором его черты, смело прикасаясь и легонько целуя. ― Боже, представляешь, какими уродами будут наши дети? ― внезапно вздохнула она.
― В самом деле? Неожиданное замечание.
Улыбка стала натянутой струной, внутри клубком свернулась горечь, протянула обманчиво мягкую лапу и впилась короткими острыми когтями.
― Ну, да. Я упёртая, закомплексованная и с вредными привычками, а ты неуверенный в себе дуралей, постоянно увиливающий от ответственности и прямого разговора. Дети, по злой иронии, вечно берут от родителей только самое ужасное.
― Дети… ― растерянно повторил это невозможное, но такое желанное слово, и реальность швырнула его на дно старых несбыточных мечтаний.
― Агась, наши с тобой… Чего такая морда кислая сразу стала? Не волнуйся ты, я не собираюсь завтра же рожать! Сама ещё ребёнок. Своих лет через десять, наверное, только захочу.
― Я не волнуюсь. Мне хочется, чтобы у нас когда-нибудь они были, ― с замирающим сердцем тихо произнёс он, ощутив подступивший ком в горле.
― Что с тобой? ― Мари нахмурилась.
― Ничего…
― Ладно. Пристану в другой раз. Но повторю то, что говорю тебе на протяжении всех лет, что мы знакомы: ты всегда можешь рассказать мне обо всём, что тебя печалит и радует. Слышишь? Обо всём.
― Да, я помню. ― Одна из ладоней сжалась в кулак. Страх терзал и резал его, снова и снова внушая стыд.
― А! Вспомнила ещё кое-что. Пока сюда топала, мне дядя Роб звонил: у него послезавтра день рождения, но папа будет на дежурстве, а Клэри у родителей, так что он чуть не слёзно умолял меня поужинать с ним. В конце даже добавил: «Можешь взять с собой своего Коннора, так веселее будет». А я и подумала, раз ты мой, вот и возьму тебя с собой, если ты не против, конечно… Пожалуйста, составь мне компанию! Я там помру, слушая его философскую хренотень и унылые расспросы.
― Не бойся, я тебя не брошу. ― Он поцеловал её в лоб.
― Спасибо.
― Если уж страдать, то вместе.
― Посидим там от силы пару часов и свалим под любым предлогом. И, кстати… Раз уж никого из моих дома не будет, можем по возвращении закрыться в моей комнате и развратничать там до утра. Как тебе такой план?
― Он настолько идеален, что я готов хоть четыре часа слушать дядюшкин бубнёж за столь бесценную награду.
― Знала, что тебе понравится.
***
Праздничный вечер залило ненасытным дождём. Всю дорогу до дома Роберта Мари курила в окно и подпевала магнитоле, мечтая, чтобы скучные посиделки с родственником пролетели как можно скорее и можно было наконец отдаться первой ночи с любимым человеком. Накануне она откопала в интернете антикварную фарфоровую куклу в качестве подарка, что немало удивило Коннора, но Мари заверила своего парня, что дядя будет несказанно счастлив получить в коллекцию пыльного хлама ещё одну старинную безделушку.
― 1912 года? И за такой бесценок? ― восторгался Роберт, насилу выпытав стоимость подарка.
― Либо продавец не знал её реальной стоимости, либо ему было плевать, и он просто хотел избавиться от ненужного старья. Не все ж такие ценители, как ты, ― добавила она, чтобы смягчить свою неосторожную грубость.
— Вы проходите, проходите, — сердобольно приговаривал, Роб, поглаживая изящные усы. — Я заказал несколько блюд из отличного французского ресторана. Мясо, конечно, у них не так восхитительно, как у Клэри, но за неимением лучшего, так сказать, — лебезил, приторно улыбаясь. — Я только не знаю… эм, накрывать ли на Коннора?
— Дядя Роб, что за странные вопросы? — возмутилась Мари.
— Ах, ну, да… Если вам так комфортнее будет, — невнятно отозвался тот и зашагал в кухню.
— Он что, пьян? — Коннор насмешливо вздёрнул брови.
— Совсем уже с приветом стал. — Мари дурашливо покрутила пальцем у виска, закатив глаза. — Мне, конечно, жалко его немного: он тут постоянно в одиночестве сидит.
— Насколько я понимаю, это был его выбор.
— Не знаю, вроде бы…
Взялись за руки и прошли в гостиную, освещённую тяжёлыми узорными люстрами. Густой запах дорогих блюд и приправ перемешивался в воздухе с прозрачным шлейфом тёмно-фиолетовых ирисов. В центре стола красовалась пузатая ваза с гортензиями разных сортов. Коннор с наивным любопытством потянулся к букету через стол, желая вдохнуть аромат.
— Гортензии не пахнут, — пояснила Мари, принявшись сжимать и разжимать в ладони его пальцы.
«Будь до сих пор в моей голове сканер, я бы знал, — отчего-то пришло ему на ум. — Хотя, будь я прежним, и не подумал бы о том, что мне хочется вдохнуть запах цветов…»
— А жаль: выглядят так, словно непременно должны пахнуть.
Из кухни вернулся Роберт и разложил посуду с приборами, не переставая буравить взглядом Коннора. Хозяин дома выглядел чрезмерно оживлённым, охваченным нервическим весельем. Схватил бокал с комода, на котором стояли ирисы, и отпил коньяка, размашистыми жестами рук приглашая гостей сесть. Он целый час погружал обоих в пучину невыносимой скуки рассказами о личной жизни своего портного, о поездке в Нью-Йорк и игре в гольф с университетским приятелем. Тарелки опустели, и в ход пошло элитное спиртное, распитие которого Роберт также сопроводил тоскливыми интересными фактами, которые узнал на курсах дегустации.