― Знала, что ты его защищать станешь.
― Я, к слову, не оправдываю того, что он сделал, но, блин, это ведь несправедливо, что ты не позволила ему объясниться. Он был уязвим и всё равно пришёл к тебе. Ты не обязана была его тотчас прощать ― хотя бы просто выслушать. А так у тебя голова забита целыми днями невесть чем, жить нормально не можешь, потому что тебе нужны ответы, но упрямство не позволило взять их.
― У него было целых десять лет, чтобы объясниться. Но он предпочёл из меня дуру делать.
― Ладно. ― Она закончила с волосами Мари и деловито уселась по-турецки. ― Давай начистоту: будь я на месте твоего Коннора, да тысячу раз сама подумала бы, прежде чем тебе признаться. Ты же чёртов ураган! Такая упёртая, как папаня твой, вообще ведь глухая становишься к другим, когда дело доходит до споров о твоих убеждениях. И Коннор это тоже знает. Да он это получше меня знает! И понимал, как непредсказуемо ты можешь отреагировать на его слова. Может, он хотел сказать, да ты не слушала, или времени не нашлось подходящего.
Кристина заметила перемену на лице подруги. Мари приложила кулачок к груди и отрывисто задышала.
― Он ведь хотел сказать… Вправду хотел. Много раз. ― Мари сосредоточенно нахмурилась. ― Не прямо, конечно, нет, но… Ведь все наши споры об андроидах были для него ничем иным, как возможностью защитить себя. Может, даже подготовить меня к удобному моменту… Знаешь, он даже как-то оговорился и сказал о девиантах «мы», ― грустная усмешка. ― Я мелкая была и не придала этому никакого значения.
― Ты, кстати, хоть раз подумала, что в этой ситуации не одной тебе больно? О его чувствах? Или ты свою любовь тоже тотчас отменила, когда обо всём узнала?
Мурашки пронеслись по всему телу, внутрь будто вбился клин, мысли пришли в движения. Из динамика ноутбука Кристины продолжали литься светлые песенки юности, возвращая в настоящее затёртые обрывки былого. Мари боялась спросить себя с той самой ночи, но этот вопрос был важнее других. Впилась ногтями в колено и крепко зажмурилась, пытаясь быть предельно честной перед собой.
― Не отменила, — произнесла уверенно и твёрдо она. — Но у меня теперь в голове всё так перепуталось. Я то виню его, то ненавижу себя за бахвальство и пустословие. Вся моя жизнь кажется подделкой, и я постоянно думаю о том, сколько настоящего было между нами.
― Хорошо. Я зайду с другой стороны. Тебе ведь нравятся Алая Ведьма и Вижн? Так вот, вы ― это Ванда и Вижн! ― Кристина задорно развела руками. ― Вижн ― андроид и очень подходит Ванде, потому что дополняет и держит в балансе природу непредсказуемых способностей своей возлюбленной. И когда я вспоминаю тебя и мужиков, что тебя окружают, начиная с отца и заканчивая дурными любовничками, то понимаю, что вижу такую же динамику. Ты всегда убеждала себя и мир, что тебе нужен «настоящий человек», что никогда не замутишь с андроидом, но вся шутка в том, что единственный, кого ты любила, блин, машина! У тебя в жизни и так кавардак, а Коннор был отдушиной и тишиной среди всей этой суеты. Может, ты и не хочешь видеть, но он подходит тебе именно потому, что он тот, кто он есть.
― Я об этом как-то не задумывалась. Да и не стала бы без тебя. Слишком страшно и рискованно. Физически мы очень разные. И даже если, допустим, просто допустим, у нас что-то получится, я психану уже в тот момент, когда начну стареть и увядать, а он по-прежнему будет так же молод и хорош. Ещё и будет говорить, что всё равно меня любит и всякое такое… У меня же крыша съедет!
― Но ты допускаешь эту мысль? Тогда тебе следует решить вот что, и это, пожалуй, определяет всё: что тебя расстроило больше ― его ложь или то, что он андроид? Потому что если второе ― вопрос закрыт и мы можем больше не продолжать этот разговор, но вот если первое…
― Ложь. Ложь растоптала меня сильнее.
― Ну, вот, с этим уже можно работать.
― Хотя спроси ты меня ещё пару недель назад, я бы не смогла ответить. Слишком остро тогда обиду чувствовала. И я всё ещё злюсь, но это уже другая злость. ― Мари поднялась с кровати, открыла окно и закурила, глядя на багряный догорающий закат. ― Ты права насчёт меня, Крис. Я обо всём сразу, не только о чём-то конкретном. ― Сжала в кулаке ткань той самой чёрной футболки с Вижном и Алой Ведьмой. ― На самом деле, я очень скучаю по нему, ― прогнусавила она через заложенный нос и тихонько всхлипнула. ― Во мне столько ненависти к себе. И ведь понимаю, что злюсь на себя даже больше, чем на него. ― Нервически стала потирать большим пальцем подбородок. ― Наверное, я должна узнать, как мне поступить дальше. Должна почувствовать это. Должна решить, смогу ли я закрыть глаза на то, кто мы с ним. Вспомню ли, что важнее то, кто мы рядом друг с другом…
― Звучит вполне разумно. Но ты о чём-то конкретном сейчас?
― Хочу переспать с ним, ― прямо и открыто заявила Мари и вновь обратила взгляд к Кристине. ― Очень. Плевать, что он там почувствует или не почувствует. Я почувствую. И пойму, сможем ли мы быть вместе. Возможно, ему даже будет эмоционально приятно… Это тоже хорошо. Мне бы хотелось, чтоб ему хоть какое-нибудь удовольствие доставил этот процесс.
― Не ожидала, что ты начнёшь так радикально, но в общем-то и тянуть нет смысла. Тебе либо будет комфортно, либо нет. Оттуда уже можно начать дальнейшие размышления о вашем совместном будущем. ― Крис облегчённо выдохнула и принялась заплетать свою роскошную молочно-русую копну волос. ― С парнем-роботом зато удобно: не надо думать о контрацепции! ― И услышав смех подруги, сама залилась громким девчачьим хохотом.
В эту ночь Мари впервые за долгое время смогла спокойно уснуть. В её холодный рассудок не вторгался рой испепеляющих вопросов, не жалил ум разрушающим волнением. Ей снился электронный мир, полный бегущих нулей и единиц. Под электронным небом пузырились электронные лужи, эмуляции прохожих спешили по своим электронным делам. Снился электронный дом, изрисованный микросхемами одиночества, и электронное сердце, наполненное электронной печалью.
Это был недолгий телефонный разговор. Мари уловила в шуме динамика, как Коннора удивил её спокойный тон, которым она пригласила его «прийти поговорить». Она тактично умолчала, чем собиралась завершить этот вечер, потому как важнее задуманного для неё было выслушать его. Но, несмотря на показную холодность, Мари нервничала, как школьница перед первым свиданием, и долго просидела перед зеркалом, излишне аккуратно нанося алую помаду. Перемерив все платья в шкафу, расстроилась из-за того, как нарочито и неестественно будет выглядеть в любом из них. В итоге облачилась в любимые джинсовые шорты да белую футболку на голое тело и на том успокоилась.
Роджер с Клариссой улетели на неделю в Грецию, где собирались провести вместе отпуск и наладить отношения. Мари обрадовалась, что отец и мачеха наконец-то стали предпринимать обратные шаги друг к другу. Пустующий дом остался в её распоряжении, и она собиралась использовать это время с умом.
Вечер всё никак не хотел наступать, и ленивые сумерки медленно укладывали пасмурную темень. Внезапно на улицу обрушился свирепый ливень, зашумев по крышам и подоконникам. Удары капель казались бесконечными, заунывными, отмеряли по крупицам часы.
Протяжный звонок в дверь. Бегом спустилась по лестнице на первый этаж, контрольно посмотрела в зеркало, оправила волосы и оглядела, аккуратно ли нанесена помада, откашлялась и отворила, впустив внутрь тёплый ветер и густой запах едва начавшей увядать зелени. Она не была готова к тому, что увидела. Мари думала об этом неделями, но не представляла, каково увидеть в реальности.
На лице, умытом дождём, покоились раскаяние и смирение, из-под слипшихся от влаги ресниц грустно смотрели всё те же карие глаза, в линии тонких губ спрятался призрак печальной полуулыбки. А на правом виске — сердце Мари отмерило барабанную дробь — она увидела яркий кружок голубого света. Он горел в унисон с люминесцентной вставкой на рукаве серого идеально скроенного и почти насквозь промокшего пиджака. Коннор протянул ей маленький пышный букет сиреневых цветов, благоухающих мокрой свежестью. Мари молча приняла его, не отводя взгляда от голубого треугольника на его груди, а под ним заметила белую нашивку: «Сделано в Детройте». Ей стало дурно, страдание больно сдавило раскалённой лапой горло. Её Коннор — и «сделан». Сделан. Как кукла, как вещь. Отвратительно.