Долой грёбаную одёжду! Долой осточертевший стыд!
«Да, так мне и надо!..» ― захлёбывался её рассудок, когда она скакала на нём, впиваясь влажными пальцами в плечи Коннора, и не осознавала, как их стоны превращались в крик. Наконец-то она снова чувствовала его внутри и воображала так много всего, что ещё могла бы сделать для него, но изголодавшееся тело скорее стремилось к разрядке. Мари ощущала в поцелуе плутоватую улыбку на губах Коннора, когда он шлёпал её по ягодицам, входя во вкус. Сквозь осенний холодный мрак к ним вернулось ускользающее лето и терпкие воспоминания о первой ночи вдвоём. Остаться бы в ней навсегда.
«Давай, вот сейчас! Сейчас, сейчас!» ― пролепетала на выдохе, заметив непрекращающееся красное мерцание диода и чувствуя, что Коннор едва держит себя в руках ради неё. Припала подбородком к его лбу и, содрогаясь в блаженстве, отдавалась сладостному ощущению наполненности, пока он изливался в неё.
― Да, так мне и надо… ― удовлетворённо проскулила Мари.
― Так тебе и надо.
Коннор поцеловал её в шею и погладил по спине. «Это была бы идеальная последняя ночь нашего мира», ― безрассудно подумалось ему.
На облитые фонарным светом улицы обрушился ледяной дождь, бойко застучав по стёклам и кровле. Мысль о промозглом холоде снаружи сделала вдвойне приятной только что случившуюся согревающую близость.
Шорох в коридоре, щелчок дверной ручки. Испуганно замерли и умолкли, вжавшись друг в друга. Пошатываясь и сонно откашливаясь, в кухню вошёл Хэнк. Налил себе воды из-под крана, осушил кружку непрерывным долгим глотком и поплёлся обратно, но на полпути продрал слипающиеся от света глаза.
― Твою-то мать! ― тихо выругался он и приложил к виску ладонь, поглядев в пол.
― О господи! ― стыдливо пискнула Мари и вся съёжилась, пока Коннор пытался хоть как-то прикрыть её подушкой.
― Уже ухожу, ребят, ― виновато отчеканил Андерсон и спешно зашагал в ванную комнату. Как только за ним закрылась дверь, оттуда раздался бурный, заливистый хохот.
В половине одиннадцатого утра Мари собиралась домой и долго простояла на пороге в объятиях Коннора, вцепившись обезьяньими лапками в мягкую ткань его толстовки. Он не досаждал ей за завтраком вопросами о случившемся ночью, и отчего-то её это расстроило. Мари хотелось саму себя поколотить за то, что ожидала от Коннора того, чего настоятельно просила не делать. «Так больше нельзя. Сколько ещё я буду отталкивать его? До тех пор, пока не потеряю? Пусть мне и нужно было время, я с самого начала понимала, к чему в итоге приду».
― Знаю, у тебя много работы, ― жалобно заговорила она, сильнее прижимаясь щекой к его груди, ― а я не вылезаю из-за учебников, но, пожалуйста, приходи, когда захочешь. В любое время. Попьём кофе, поболтаем, побродим по нашим любимым местам, или, если тебе надоест слушать мой бубнёж, займёмся любовью.
― Мне по душе всё разом. ― Он издал тихий смешок и поцеловал её в лоб.
― Угу. ― Мари шмыгнула носом и утёрла подступившие слёзы о рукав толстовки.
― Значит, до скорой встречи, родная.
― Да. До скорой. ― Она сделала длинный выдох и направилась к подъехавшему такси.
Как только Коннор остался один, тишина и умиротворение заполнили его до краёв, расцвели полуулыбкой в уголках рта. Взяв с журнального столика плеер Хэнка, лёг на диван, надел наушники и погрузился в жаркие грёзы о прошлой ночи. Через несколько минут из спальни вышли Хэнк и Сумо. Умывшись в ванной, Андерсон тихонько прошёлся до гостиной, волнуясь, что вновь мог появиться не вовремя. Не обнаружив в доме Мари, он огорчился, что так порядочно и не обменялся приветствиями, не считая вчерашней неловкости. Тихо подкравшись к потерявшему бдительность Коннору, с любопытством поглядел на дисплей своего плеера и одобрительно хмыкнул.
― У кого-то хорошее настроение, смотрю.
― О! ― Коннор резко стащил с головы наушники. ― Доброе утро! ― Опустил на пол стопы и с хитрецой улыбнулся. ― Я тут наконец по-настоящему распробовал одну песню из твоих любимых ― возвышенный и пылкий гимн подлинной мужской страсти, не меньше.
― Головы только не теряй, любовничек! ― Хэнк гоготнул и почесал затылок. ― У нас есть чего пожрать? А то готовить так неохота…
― Будто когда-нибудь бывают дни, когда тебе «охота». Вон, на столешнице стоит, у плиты.
― Супер. Нихера не надо делать ― прекрасное начало дня!
Пока Хэнк с аппетитом уминал завтрак, кидая ласковые и весёлые реплики в сторону жующего корм Сумо, Коннор заваривал кофе. Ему было счастливо, что наконец-то у них совпали выходные, и можно было провести день в уютной семейной обстановке.
― Ты ночью так заржал в ванной, что аж стены сотрясались, ― оживлённо подтрунил Коннор, ставя перед Андерсоном кружку, над которой вился ароматный пар.
― Да чего-то вспомнил, как ты несколько лет назад на этом самом диване, где вчера поимел свою драгоценную Мари, заливал мне, что вы всегда будете только друзьями.
― И вправду… Хм, я тогда и представить не мог, что до этого может дойти. Это ты мыслил человеческими категориями и клише из массовой культуры, а я верил, что во мне напрочь отсутствует способность испытывать романтические чувства.
― Зато как приятно теперь с гордостью заявить «я же говорил».
Подъехав к дому, Мари заметила на противоположной стороне дороге миссис Джонс ― пожилую соседку со старческим маразмом, которая иногда выходила из дома босая, в одном только ночном платье. У Джонсов были временные финансовые трудности, и они не могли позволить себе сиделку или пансион для престарелых. Поэтому иногда по неосторожности упускали свою старушку из вида, и Мари прекрасно знала об этом, так как пару раз уже провожала беглянку домой.
― Миссис Джонс, здравствуйте! ― Она помахала рукой, подбегая к старухе. ― Опять решили погулять в одиночестве? ― Деликатно улыбнулась и жестом предложила взять себя под руку. ― Давайте-ка я отведу вас к дому, а то родные будут переживать: они вас очень любят.
― А? Мэри, это ты? Я собиралась в театр.
― Далековато пешком будет. Да и платье холодное для октября у вас.
― Какая ты красивая, Мэри. Глаз не отвести! Вот бы мы пошли вместе в театр, ― сокрушалась миссис Джонс, тряся лохматой седой головой.
Как только они ступили на бетонную дорожку, ведущую к крыльцу, старушка вдруг остановилась, приоткрыв беззубый рот, и устремила мутный взор к небу, морщась, будто вот-вот сейчас разрыдается. Она высматривала не то птиц на проводах, не то самолёт в вышине, среди облаков. Затем вдруг взглянула в лицо Мари безумными глазами и пробормотала едва сдерживая слёзы: «Позови своего ангела ― и он не придёт. Приползёт лишь с рассветом, на раздробленных крыльях…» Внутри у Мари мгновенно похолодело, а в желудке гадко и склизко «заползали змеи». Она тревожно нахмурилась, но потом снисходительно улыбнулась и продолжила вести миссис Джонс к дому.
― У моего ангела и работы сейчас навалом, так что его действительно бессмысленно куда-то там звать. ― Мари издала добрый смешок.
― Позови, позови, ― шептала старуха, уставившись себе под ноги, ― и он не придёт…
Ночью к Мари вернулись старые кошмары. Она лежала парализованная и раздетая в промозглом сыром подвале, а её стопы были обвиты липкой паутиной. С потолка свисала смердящая слизь, по углам раскиданы засохшие ветки и грязные листья. Пауки свили меж пальцев коконы, куда отложили свои яйца. Они неустанно ползали мохнатыми лапками по нежной коже, жрали плоть изнутри. Из дальнего коридора послышались грохот и шорох ― неугомонные шаги. Он был здесь. Он никогда не уходил. Он ищет её. И скоро найдёт. Сцапает, утащит во мглу, надругается, сожрёт!