Из приоткрытого кабинета маняще и жутко струилась полоска света настольной лампы. Объятый пугающим трепетом Коннор вошёл в комнату и обнаружил там беспорядок. Ящики шкафов и секретера выдвинуты, бумаги разбросаны по полу, стопка писем веером раскинулась подле стула, а на тяжёлом антикварном столе, обрамлённая свечением, как сказочный артефакт, лежала та загадочная увесистая тетрадь с атласной закладкой, которую Коннор увидел в руках хозяина дома в их последнюю встречу. На раскрытых страницах, вверху, красивым и несколько нервическим почерком значилось: «8-е декабря, 2021-й год». С любопытством прищурившись, взял тетрадь и скользнул взглядом по строчкам:
«Этот жалкий поцелуй сегодня убил меня. Убил все надежды десятка лет. Мне никогда больше не вернуться в тот волшебный миг, когда нам было по двенадцать, и Бет целовала меня тёплыми губами, пахнущими мятной жвачкой. Меня! Не моего никчёмного кузена! Боже, неужели такая, как она, могла влюбиться обалдуя вроде Роджера! Хочет быть женой скучного, обжирающегося пончиками копа? Просто смешно!»
Коннор принялся быстро перелистывать страницы, и все они сочились одинаковой болью долгих лет:
«…Как она могла?
…Неужели это конец?
…Почему я должен идти на эту идиотскую свадьбу?
…Больно. Больно. Больно.
…Скучаю. Плачу.
…Бет. Бет. Бет. Бет…»
Влажные дрожащие пальцы вдруг замерли на очередной дате в верхнем уголке ― сердце волнительно ударилось о грудную клетку; воспоминание ласково убрало детской рукой ему под шапку прядь волос, шмыгнуло покрасневшим носом, засияло мокрыми глазами.
«17-е ноября, 2040-й год.
Неужели я снова могу любить?
Я отравил её сон. Я вошёл в её кукольную спаленку. Я ласкал её, целовал. Ах, эти искусанные губки! Она и в девять лет уже женщина. Мария. Даже Бет не была настолько хороша в её возрасте… Я знаю меру. Знаю, когда нужно остановиться, ведь я не насильник. Её тело подождёт меня. Подождёт того мига, когда я смогу овладеть им. Безраздельно. Неужели жизнь может начаться в сорок? Кому расскажи ― не поверят! Да и кому такое можно поведать, не столкнувшись с осуждением? Лишь Фред меня и поймёт: он любит маленьких девочек больше, чем кто-либо на свете, и я сохранил его грязный секрет. Он просто обязан сохранить мой. Уверен, эта развратная рожа ещё и с удовольствием обо всём послушает.
Хочу самоудовлетвориться. Опять. Это уже будет пятый раз на дню. Я не могу перестать вспоминать сегодняшнюю ночь. Мария! Мария! Мария! Хочу выжечь это имя в подкорке. И нести его перед собой как самое грешное, самое святое знамя».
Остолбенел и с немым ужасом вновь и вновь лихорадочно изучал едва прочтённые строки. Его губы подрагивали от омерзения и боли. Жёлтое мерцание в виске обагрилось, в ушах раздавался звон, и бесконечность больных фантазий соскочила со страниц прямиком в изумлённый рассудок Коннора.
«…Я теперь и вовсе наловчился быть незаметным, неузнанным. Люблю её обнажённое хрупкое тело, удивлённые сонные стоны…
…Купил для неё самую красивую куклу! Марии должно понравиться. До чего же я плут!..
…Кто такой этот Коннор? Почему у моей любимой девочки все разговоры о нём?..
…Даже не примерила то платье, что я подарил ей на Рождество! Режет меня, терзает, плюёт в меня и смеётся. Маленькая гадина!..
…Моя любимая девочка растёт. Сегодня ночью впервые видел, как она ласкает себя. Ей уже четырнадцать, и Мария стала похожа на потаскушку, но мне это даже понравилось. Вот бы клятого Коннора не стало! Что она в нём нашла? Милое личико и пустые разговорчики? Утром сумасбродила в моём доме, стояла вполоборота с венком на голове ― воплощение красоты! А потом упорхнула в его руки. Готов поклясться, они друг с другом спят: он прикоснулся к её венку, как к обнажённой девичьей груди…
…Позавчера ночью снова был в темноте её кукольной комнатки, я раздел её целиком. Целиком! Мария уже такая взрослая. Такая женственная грудка. Мой язык был жаден. Она жалобно стонала, что-то бессвязно бурча. И опять звала своего поганого Коннора. Она постоянно бормочет о нём. Нашла себе святыню!..
…Меня пожирают фантазии. Как я приезжаю за моим сокровищем, краду из чужого дома, привожу к себе и закрываю на тысячу замков, чтобы пировать над её телом…
23-е октября, 2050-й год.
Я сделал это. Я взял её. Без дозволения, без лишних прелюдий. Пишу сейчас это, чтобы похвастаться перед самим собой. Чтобы порадоваться. Но почему я не могу?
Раньше так гордился тем, что не животное, потому что никогда не позволял себе овладеть Марией…
Ну же! Скажи уже прямо!.. Ты изнасиловал её. Она лежит в гостиной на полу. Голая, безвольная, отравленная. Я никогда не представлял это ВОТ ТАК. В моих мечтах Мария была счастлива. Она хотела меня…
Я трахнул её, потому что снова услышал из её уст это имя. Проклятое имя, гори оно в аду! Даже когда я был в ней, Мария пыталась его произнести.
Она просила его о помощи. Как будто это я мерзкий гадёныш, а не её пластмассовый уродец!
Но ведь я и есть гадёныш… Я распял её, убил, искалечил. В грязной, вонючей гостиной. На этом самом ковре».
Опустил окаменевшие руки, и дневник с глухим шелестом приземлился ему под ноги. Красный огонёк диода пришёл в неугомонное движение. Коннора трясло. Вцепился пальцами в волосы и с силой потянул их до кромсающей боли, открыл рот, но не смог прокричать ― связки словно прилипли к глотке, а в лёгких иссяк кислород. Ему мерещились под прикрытыми веками бегущие цифровые строчки, и машина внутри него стремилась подчиниться единственному приказу: «Выполнить задачу ― уничтожить!» ― а человек кричал от горя: «Убью! Прикончу! Пристрелю!»
Его лицо сделалось неподвижным, безжизненным, тело охватила лишь одна цель. Коннор поднялся наверх и толкнул дверь в спальню Роба. Хозяин дома лежал на постели в распахнутом халате и сонно похрапывал, дергая ступнёй. Неужели он мог уснуть после того, что натворил? Адреналин налил кровью мышцы, и Коннор с немыслимой силой схватил Роберта за грудки, стащил с кровати и швырнул головой в трухлявые полки, усеянные голыми куклами. Хлипкие доски и игрушки рухнули вниз. От неожиданности Роб заверещал жалким, каким-то вовсе не своим голосом. «Кто здесь?! Я ничего не сделал!» ― вопил он, пытаясь подняться, но почувствовал сильный удар ногой в живот. Воздев испуганные глаза, он разглядел в темноте адское кровавое свечение. Это был демон. Демон нового человеческого мира с багряным нимбом из искусственного света. Роберт жалобно простонал и пополз к двери, задыхаясь от страха и нестерпимой боли. Демон смотрел ему в спину. Должно быть, насмехался над его беспомощностью и выжидал удобного момента, чтобы нанести очередной удар.
― Я вызову полицию! ― прокряхтел сквозь слёзы Роберт, вылезая на свет.
― Полиция уже здесь. ― Коннор вышел следом и увидел в глазах своей жертвы животный ужас и изумление.
― Ч-что?..
― Ты никогда не упускал возможности напомнить мне, что я машина… ― Стальной насмешливый тон. Опустился перед Робертом на одно колено, злобно ощерившись. ― Пусть ты будешь прав. Я машина, и сейчас моя задача ― уничтожить тебя.
Сжав ладонь, Коннор замахнулся и впечатал кулак в челюсть врага. Он не обращал внимания на боль, не чувствовал страха и вины. Он ударил снова. И снова. Рассёк Роберту бровь, и тот так громко взвыл, что по дому разнеслось звучное дикое эхо. Паук попятился к лестнице в безнадёжной попытке удрать; отчего-то стыдливо прикрывал свою наготу, и его жалкий вид разозлил Коннора лишь сильнее. Прокричал, как зверь и, спотыкаясь, подлетел к Робу, принявшись наносить ему по лицу удар за ударом, пока собственная кровь на облезших костяшках не начала смешиваться с чужой. Пыльная бабушкина дребедень с аристократическим равнодушием взирала, как из хозяина дома вышибают дух.