Терций выждал паузу, пока присяжные нашепчутся между собой. Слишком уж сильна была боль в животе. Словно Рамон восстал из мертвых и режет ему кишки затупленным ноквулилом. Терций продолжил:
— Остается открыт вопрос, зачем же вам, господин Кальдерон, понадобился такой гомункул. Но я отвечу на него — вам нужен был беспрекословно подчиняющийся слуга, который, однако, не станет привлекать к себе внимание.
— Это возмутительно! — воскликнул Кальдерон. — Как бы то ни было, нет ни единого доказательства, что именно он убил Клаудио Сауреса и инсценировал ритуал. Разве он признал вину или был пойман с поличным? Разве кто-то видел убийцу?
— Видел. Прошу привести второго свидетеля — слугу господина Клаудио Сауреса — Винченте.
Присяжные зароптали, когда в зал ввели совсем еще мелкого мальчишку. Тот еще не до конца оправился от ожогов, но выглядел очень бойко.
Мальчишка пересказал, все что видел тогда в Лилеоне. Затем настала пора Дамасо Ортиса. Тот поведал о том, как попал в монастырь.
— Кто будет верить словам ребенка, которому что-то привиделось в темноте? — усмехнулся Кальдерон. — Или безумца, который ищет скрытый смысл в тенях? Я вижу только попытки очернить мое имя. Ни одно из доказательств не было достаточно веским…
— Кроме гомункула, — сказал вдруг принц. — Вы нарушили закон. Вы скрывали его. Вы носили при себе смертоносное оружие и молчали. Даже рядом со мной.
Лицо Бенито Кальдерона исказила кислая гримаса. Он понял, что просчитался, и никак не мог придумать оправдание. Наконец он выдал:
— Да зачем мне смерть одного из жрецов? Это какой-то абсурд! Веласко просто морочит нам голову!
— О, это самое интересное, — сказал Терций. — Внесите, пожалуйста, свитки.
Бенито Кальдерон попытался сохранить лицо, но то норовило исказиться, как размякший лист бумаги.
— Главный жрец отчаянно пытался уничтожить эти свитки. К сожалению, они написаны на джаалдарском языке, но мы любезно предоставили вам перевод. Чтобы удостовериться, что смысл текста не искажен, пусть прочтет кто-то, кому вы доверяете, Ваше Высочество.
Принц думал всего пару секунд, затем требовательно протянул руку. Умный мальчик, доверяет только своим глазам и ушам. Он развернул свиток перевода и начал:
«Это седьмой день месяца Осколков. Год 6569 от Сотворения Орудий. Лилеон. Дом художника Магнуса Текстора. Четвертый день погрома Лилеона. Пишет сам Магнус Текстор, находясь в здравом уме и твердой памяти. В доказательство прилагаю оттиск моей личной печати.
Да смилуются над нами боги! Да простят они наши грехи! Я сделал этот дом своею крепостью, но я уже слышу, как они подступают к воротам. Как пытаются пробиться через мою стражу. Я знаю, что мне не пережить эту ночь. Засим записываю то, что успею, в назидание потомкам, если таковые останутся.
Сейчас весь наш мир охвачен пламенем войны, и все по причине нашей гордыни. Мы разгадали тайны рождения и создали их — идеальные орудия из плоти и крови. Они изменили нашу жизнь, освободили наши руки от мотыги и молота, чтобы мы могли посвятить ее искусству, науке и философии. С каждым разом мы делали их все более умными и умелыми, и все больше зависели от них.
Первых мы создали, чтобы те могли помогать нам в научных изысканиях, но они получились слишком похожими на нас. Это оскорбляло наше достоинство. Никто из нас не хотел, чтобы его приняли за орудие. И орудие всегда должно быть видно издалека. Таким был один из первых принятых нами законов. Так орудия лишились четырех из шести рук. Первых пришлось истребить, но многие выжили и расселились по земле.
Следующих мы создали, учтя ошибки с первыми. Вторых мы сотворили, чтобы те могли жить под землей и добывать магический минерал. Сначала они очень быстро погибали, но вскоре сей минерал стал частью их тел, отчего они и сами стали способны творить магию. Третьих же мы сделали устойчивыми к солнцу, чтобы те могли собирать его свет в наши магические зеркала. Суровая жизнь сделала подземных агрессивными, и мы начали использовать их в качестве надсмотрщиков и палачей. Им покорялись небесные молнии, и небесные молнии способны были обездвижить любое орудие.
Четвертых мы сотворили для самой грязной работы в полях и на мельницах, дав им короткую жизнь, но большое рвение в размножении.
Так мы окружили себя орудиями. Но на этом мы не остановились. Мы стали их богами по праву первых отцов над детьми, и они не могли противиться нашей воле. Они молились нам в храмах, как мы некогда молились нашим богам. Пока сами не заняли их место.