Метрах в пятидесяти от Лёши стоял тот самый знак, ни на миллиметр не сдвинувшийся. Однако туман словно обтекал знак и даже оставлял ему дорожку, словно сладко, чарующе шептал над ушком: «Иди, полюбуйся!..»
Прижав руки к телу, будто обнимал самого себя, он пошёл к знаку.
– Ха-ха! Тропки! – захохотал он и даже снял очки, чтобы убрать слезы от смеха.
«Вернись назад…»
Любовник верно прав – нужно вернуться. Он заблудился. Верно – Лёша блуждает.
Почти бегом он возвращается в машину и едва успевает завести мотор, прежде чем туман подступает почти вплотную к корпусу, скрывая и знак. Но стоило электричеству наполнить фары и явиться лучам света, как мгла тут же остановилась и вновь поспешила убраться подальше, словно зверь, напуганный жаром огня.
Он поехал назад, к перекрёстку. После небольшой аварии ниссан шёл всё также, а отсутствие правого зеркала нисколько его не смущала: некому было оказаться сзади – с этим он смирился. Уколы паники и её энергия, берущаяся в такие моменты из неоткуда, вроде, прошли, но руки, на сгибе кисти, вдруг начало ломить и сковывать ледяным холодом, что едва удавалось держать руль просто в одном направление, пальцы, казалось, почти не сжимались.
Он больше не гнал, тем более он опоздал уже всюду: часы показывали двенадцать часов тринадцать минут. О примирение брата и отца он как-то уже и не думал, потому как в голове была лишь его жизнь. Но разве это плохо, разве можно это назвать эгоизмом? Ибо его собственная жизнь теперь летела в Тартар, а главное всё обрушилось в одно утро, как крушение Помпеи. Он ехал медленно потому, что перед взором всё ещё была фотография Кати, часть её не скрытого лица: лиловые губы, полураскрытые от возбуждения. Ему было и стыдно от чего-то, будто он случайно увидел то, чего не должен был, и горько, и вдруг легко. Но почему же легко? Отчего ему сделалось легко? Ответ Лёша знал, правда, произнесён он был не его устами, но разве то важно? Он был свободен, казалось, выбрался на берег из течения, однако что-то держало, будто аллигатор схватил и тянул обратно. Что-то отягощало душу, где-то скреблось. Вина. Он видел в страданиях и мучениях свою вину.
Туман был всюду: в деревьях, от макушки до самых корней, сзади и спереди автомобиля – но где бы он не был, теперь он вновь держал дистанцию. Фантазия Лёши не желала даже представлять себе тот миг, когда холодная мгла тумана окутает его. В нём, вроде, не было ничего страшного, но кто ему поверит, расскажи он о двигающемся тумане? Кто ему поверит, что можно ехать по дороге без конца? А он ехал и уже не мог вернуться даже к тому перекрёстку.
Несмотря на однообразие здешних пейзажей, время всё-таки шло, правда, как-то неверно для осени: солнце уже клонилось к закату. На улице стало холодать, и уже внутри машины воздух из его лёгких выходил облачком пара. Пришлось включить печь. Он стал сомневаться в верности своих часов: они едва показывали час дня; дорога укрывалась сумерками.
Единственный, кому он мог более или менее верить на этой дороге – одометру и почти пустому топливному баку, судя по которым, он уже близился к четырём сотням километров. Только он не помнил, как прошёл их.
Изменения в общей картинке он заметил не сразу. Лишь подъехав вплотную, впереди он увидел безмерное поле, заваленное множеством старых покорёженных временем и влагой машин, а направо и налево от поля шли две дороги. Никакого перекрёстка. Тумана на поле не было, лишь вокруг ещё живого ниссана Лёши. Но и он вскоре должен был заглохнуть. Он остановился на развилке и вышел: что-то было в этой забытой людьми автомобильной свалке. Фары гасить не стал, даже взял с собой старый пыльный фонарик, валяющийся вечно в дверном кармане. Медленно спустился по склону обочины к ничем не ограждённой свалке, всё равно чуть не свалившись вниз кубарем. Почва под ногами от каждого шага негромко хлюпала и продавливалась, оставляя крохотные озёрца грязной воды, в которых тоже можно было бы утопиться. Чем ближе Лёша подходил к машинам, тем ярче в голове загоралось слово – вернись. От них почти ничего не осталось, лишь общие очертания и детали напоминали о принадлежности. Но так или иначе, Лёша понял, что эта свалка часть общей структуры и даже самого пути: все ряды были одинаковы и стройны, везде одно и то же число машин – порядок. Но не было тумана.
Он обернулся к своему ниссану, тот стоял всё также, ярко светя фарами прямо в глаза, был виден.
Он решил идти вперёд, что-то влекло его вперёд. Тумана не было, можно было идти, тем более с ним был фонарик, хотя в его силе он и не был уверен: будто идёшь с ломом на медведя.