В корзине — гроздья винограда,
гнилые ягоды.
Вино,
которое испил мой отец,
было прогорклым и кислым.
Светит ли солнце в дождь
или дождь
переливается на солнце —
все едино:
вода продолжает прибывать,
и резкий запах теперь повсюду,
и не прогнать его.
Сёрен Ульрик Томсен
«Мне утром пришло письмо, а внутри…»
© Перевод Нора Киямова
Мне утром пришло письмо, а внутри —
письмо, и письмо,
и медно-зеленый листок из другого времени года.
Нас развеяло по всем осенним темно?там,
каждый со своим опытом, со своими тараканами в
голове;
экосистемы тел синхронно вращаются в
постелях с таймером;
любовь, которую не может отлучить даже жизнь,
блуждает, словно призрак во плоти, и все же
световые конусы цветущих каштанов
пляшут в цитате из скомканного послания:
пути сходятся именно там, где они расходятся
на пульсирующем перекрестке души.
«Я забылся посреди предложения, и одно за другим…»
© Перевод Нора Киямова
Я забылся посреди предложения, и одно за другим
слова обморочно выпадают из моего языка,
стих, заново крещенный в гашеной извести,
обнажает самые большие бездомные слова и
обороты:
они сшибаются, подобно тяжелым товарным
вагонам,
невероятное и поразительное беспамятство
ощупью отыскивает то место,
где душа накрепко припаяна к плоти
! кто посмеет писать, когда земной шар взял и
остановился,
чтобы те, кто приходят в мир, и те, кто уходят,
могли разминуться, не испытывая головокружения?
«Давным-давно уже мечта о несбыточном…»
© Перевод Нора Киямова
Давным-давно уже мечта о несбыточном
капитулировала
перед надеждой хотя бы на лучшее,
которая теперь должна уступить мольбе,
чтобы нас миновало худшее.
Мы едва ли не благодарны,
когда мелкие беды
ставят нас на место
в бытии
необозримом и знойном, как равнины Испании.
Спускается тьма,
сухие пальмы шуршат за шторами,
и моя белая плоть отсвечивает, как глетчер,
в зеркальной столешнице номера 19,
когда я наклоняюсь зажечь свечу
для незримой души.
«Молодой врач направляет луч света…»
© Перевод Нора Киямова
Молодой врач направляет луч света
мне в ухо,
где потрескивает пленка немого фильма.
Последнего, кто снимался в нем
и кто поручил мне
написать титры,
я вчера проводил на кладбище,
и сирени, лебеди —
все, что есть белого в этом мире,
отодвинули остальное в тень.
Я долго сидел, прислушиваясь,
как, шипя, растворялись в воде
два кодимагнила.
«Это наследственное», — говорит врач,
выключая фонарик.
«Кому не случается…»
© Перевод Нора Киямова
Кому не случается
на подходе к пятидесяти,
проснувшись в ночном поезде,
который неизвестно почему встал,
обратиться мыслями к человеку,
что мимолетно встретился на пути
и исчез.
Сидишь ли ты где-то под соломенной шляпой
и читаешь в сени яблони?
Или, пьяная, валяешься на смятой кровати,
а за перегородкой возится крыса?
Тут поезд трогается и обрывает стихотворение,
прежде чем поэт поддастся соблазну
приправить его
сентиментальностью и цинизмом.
Зубной. Могила. Кольцо
© Перевод Анастасия Строкина
Микаэлю Струнге
Пришел я осенью, а уходил от зубного уже зимой.
Остановившись перед витриной магазина, во весь
рот улыбаюсь собственному отражению: новые
золотые зубы сверкают из розового мрака челюстей,
придавая мне сходство со старым киношным
нацистом. В некрологах писали, что все ведь к тому и
шло, но я не хочу соглашаться, будто в твоей смерти
есть хоть какой-то смысл: он есть у одной только
жизни. Купив розу, отправляюсь на поиски твоей
могилы. «Мне тебя не хватает», — сказал, и
показалось, будто ты улыбаешься, но, конечно, это
все лишь мои фантазии. Вот я — стою тут с первой
сединой и мечтами об обручальном кольце. А вон ты,
где-то между всем, что слишком земля, и всем, что
слишком небо. В моем беспокойном мозгу.
Микаэль Струнге
Стихи разных лет
© Перевод Анастасия Строкина
Апатия
ОНА И ВПРЯМЬ НЕ ЗНАЕТ
ДОКУРИТЬ ЛИ ЕЙ СИГАРЕТУ
СОКРАТИВ СЕБЕ ЖИЗНЬ НА 10 МИНУТ
ИЛИ
БРОСИТЬ ЕЕ В ОКНО
КРЕПКО ВЦЕПИВШИСЬ В КОНЧИК
СОКРАТИТЬ СЕБЕ ЖИЗНЬ НА 50 ЛЕТ.
ОНА И ВПРЯМЬ НЕ МОЖЕТ
РЕШИТЬСЯ И ТУШИТ СИГАРЕТУ ОБ РУКУ.
ПУСТЬ МИР УВИДИТ: НЕ ОН ОДИН
МУЧИТ ЕЕ И ЕЕ ТЕЛО.
Пластмассовое солнце
По улицам — толпы слепых детей.
Ледяные ветра — в пустой черепушке города.
С неба — вещевой ливень: приемники,
пузырьки, газеты, мыло, битое стекло.
А за городом — опара леса, раздается
на ядах и препаратах.
Парень идет по тросу,
протянутому от башни к башне.
Над скопищем глухих домов
огромная стая чаек
рвется к золотому свету моря.
Пластмассовое солнце тлеет зубастым оком,
заливает йодом глаза прохожих.
В глубокой коме спит асфальт,
укрытый синим тряпьём снега
с набивным рисунком телеэкранов.
Вся музыка сумерек —
предсмертный хрип машин.
Холодный нейлон ветра
живую кутает кожу
в тонкую болевую пленку.
Край света
Мир кончается
прямо у вас под ногами.
Он весь как на ладони.
Взгляните ввысь —
там все ваши возможности:
прозрачно-призрачные линии меж точками
на черном огромном экране.
Или — белые пятна Роршаха
на большом голубом ватмане.