Звук лопающегося сосуда.
Реки простерты, руки.
Города впали в детство:
звуки влажных хлопков, раздавленных тел.
Боль — с ноготок, не больше.
Вот он спускается к морю.
Вот он заходит в воду.
Плывет.
И вот ныряет.
Ныряет, чтоб
не всплыть.
Дверь заперта. Я внутри.
Не встаю. Не лежу. Тут светло.
Снаружи — тьма. Тут тихо. Все
такое настоящее. «Мое лицо
как будто настоящий сон». Бессонница / мертвый сон
без снов. Тело из тьмы.
Не могу думать. Жив.
Есть нечто,
о чём не удается думать. Но вижу. Черное.
Что-то не так. Нет, все вообще не так. Не назовешь.
Думаю: любить, быть любимым.
Помню хорошее. Не могу
забыть плохого. Жив.
Иначе не могу. Как мертвый. Но боли
нет. Я не могу
ее ощутить. Это она
ощущает меня.
Катти Фредриксен
Из книги «Стопроцентный инуит»
© Перевод Анастасия Строкина
Старый охотник здесь больше не живет.
Весло его каяка потерялось;
место, где он родился, отныне недосягаемо.
А было время: он нащупывал путь в тумане,
он думал о семье и надежном доме.
Когда его незамужняя дочь родила,
он назвал ее не-мужа «зятем».
Он благодарил небо, как благодарили предки, —
за то, что мальчик, за то, что поможет.
И он дарил ему игрушки —
мастерил их из заготовок для каяка —
сухих и полукруглых деревяшек.
Они друг с другом ворковали.
Ийаайаййаа, благодарный за мальчика.
Из тех же деревяшек он выточил фонарь:
вместо плафона — пластиковая бутылка.
Он чувствовал, как наливается счастьем
с каждым шагом этого мальчика. Ийаайаййаа.
Однажды ему приснилось,
что он перевернулся в своем каяке.
С тех пор во сне он часто видел жену.
Голос, рожденный болью, звучал и креп —
не скрыть его и не укрыться:
слишком сильный, чтобы не помнить.
Смерть снова их соединит,
и никакого другого пути он не нашел. Ийаайаййаа.
Моя страна говорит по-гренландски
Да, вот так:
мне есть, что рассказать.
Да, вот так:
я из Гренландии, но с датским паспортом.
Да, вот так:
я чистокровная инуитка и я не ем сырое мясо.
Да, вот так:
я верю в шамана-ангаккока и в Христа.
Да, вот так:
я думаю на родном, а пишу на датском.
Да, вот так:
я не люблю этот язык.
Да, вот так:
люблю гренландский.
Моя страна и я — мы говорим на этом языке.
А на каком вы говорите с моей страной?
Одиночество беззвучно.
Как будто застыла зимняя река.
Из движения — только мысли.
Каждый шаг замирает.
Одиночество безречно.
Как будто солнце — осколок айсберга.
Ни тело, ни мысли так и не успеют заметить,
что стрясалось с душой.
Он идет по улице,
одинокий — ну и что?
Благодарно рассматривает прохожих:
ему радостно и не на что жаловаться.
Он стареет, становясь невидимым для других.
Незаметным, ненужным.
Выпил на работе,
и вот теперь он посреди улицы,
как будто никогда никем не был.
И только его возлюбленная земля
слышит стук его сердца,
ежеминутно с ним, с его слабеющим телом,
равнодушная к его месту в обществе:
она знает о нем самую правду.
Остановился, смотрит издалека,
как совсем еще молодые
фотографируются в национальных одеждах,
разговаривают по-датски.
Щелчок фотоаппарата — и все? —
все попрятались по машинам, разъехались.
Он никогда не будет с ними.
И это ему не грустно.
Решил пройтись до центра.
Один.
Идет легко, считая каждый шаг,
благодарный, что все еще жив.
В центре он останавливается,
как будто не знает, куда дальше.
Он здесь родился, и вырос, и стареет.
Он стоит и не может понять, где он.
Мне страшно,
мне странно, мне хочется пить:
на моей коже — морская соль
и удары барабанной палочки.
Каяки стоят на низкой воде, у берега,
рабочие каяки, сел — и в море.
Но где охотники и рыбаки?
Мне спокойно от страха,
он стекает водой по телу.
В воде предки видят мое отражение:
иначе им меня не разглядеть.
Я прошу их: посмотрите, услышьте,
научите своему мастерству,
дайте свои инструменты.
Но это только во сне, когда засыпает кровь.
А все же они говорят: не сомневайся,
и я верю, я вижу, что принес прилив.
Фильм
© Перевод Борис Жаров
Мы очень ждали этот фильм. Американский, со знаменитыми актерами в главных ролях, фильм о любви, захватывающий, про двух людей, которые случайно знакомятся в бюро путешествий.
Фильм идет около четверти часа, как вдруг на одном из передних рядов поблизости от нас падает в обморок женщина. Зрители начинают кричать, зажигается свет, показ фильма прекращается. Женщину кладут на пол перед экраном, она все еще без сознания, на ней пальто, кто-то снимает с нее пальто и похлопывает по лицу.
Мы сидим в освещенном зале и ждем чего-то, очевидно, приезда машины «Скорой помощи». Мне отсюда видно, как из кармана ее пальто выскользнули пакетики — мармелад и конфеты с лакрицей.
Мой друг говорит мне, что людям со склонностью к тромбозу вообще лучше не ходить в кино. Он учится на ветеринара, сейчас готовится к экзамену по патологии и очень любит сравнивать людей с животными. Он говорит, что женщина на полу напоминает ему таксу из-за коротких ног и высунутого языка. Я прошу его прикусить язычок. Если не считать потерявшей сознание женщины, в зале не меньше ста человек.
Мой друг выходит купить попкорн. Надо же использовать перерыв для чего-то полезного, говорит он. Я делаю несколько глотков из бутылки с водой и ставлю ее под кресло.