– Ну, так что ж из этого? – перебил его Идрис.
– Что из этого? Вернитесь по доброй воле: великий мехендис не пожалеет для вас денег, а мой отец тоже.
– Или отдаст нас властям, которые велят нас повесить.
– Нет, Идрис. Вы будете висеть, конечно, но только в том случае, если вас схватят. А схватят нас наверняка. Если же вы вернетесь сами, то вы не понесете никакого наказания и, кроме того, сделаетесь богатыми людьми до конца жизни. Ты знаешь, что белые из Европы всегда держат слово. Так вот я даю вам слово за обоих мехендисов, что будет так, как я говорю.
И Стась был действительно уверен, что его отец и мистер Роулайсон в тысячу раз охотнее согласились бы исполнить данное им обещание, чем подвергать их обоих, а особенно Нель, ужасному путешествию и еще более ужасной жизни среди дикарей и необузданных орд Махди.
С бьющимся сердцем ожидал он ответа Идриса, который погрузился в молчаливое раздумье и лишь долго спустя проговорил:
– Ты говоришь, что отец маленькой бинт и твой дадут нам много денег?
– Да.
– А все их деньги разве откроют нам врата рая, которые распахнет для нас одно благословение Махди?
– Бисмиллах! – закричали при этом слове оба бедуина, вместе с Хамисом и Гебром.
Стась сразу потерял всякую надежду. Он знал, что некультурные люди жадны и подкупны; однако когда истинный магометанин взглянет на какое-нибудь дело со стороны веры, то нет на свете таких сокровищ, которыми он дал бы себя соблазнить.
Идрис же, ободренный возгласом, продолжал, по-видимому, уже не для того, чтоб ответить Стасю, а чтоб снискать большее уважение и похвалу товарищей:
– Мы имеем счастье лишь принадлежать к тому племени, из которого произошел святой пророк, но благородная Фатьма и ее дети – его родственники, и великий Махди любит их. Когда мы отдадим ему тебя и маленькую бинт, он обменяет вас на Фатьму и ее сыновей, а нас благословит. Знай, что даже вода, которою он каждое утро умывается по предписанию Корана, исцеляет болезни и искупает грехи, а что же говорить о его благословении!
– Бисмиллах! – повторили суданцы и бедуины.
Тогда Стась, хватаясь за последнюю надежду на спасение, проговорил:
– Тогда возьмите меня, а бедуины пусть вернутся с маленькой бинт. За меня выдадут Фатьму и ее сыновей.
– Еще скорее выдадут за вас обоих.
Тогда мальчик обратился к Хамису:
– Твой отец ответит за твои поступки.
– Мой отец уже в пустыне, на пути к пророку, – ответил Хамис.
– Его поймают.
Идрис, однако, счел нужным придать бодрости своим товарищам.
– Те ястребы, – сказал он, – что будут клевать мясо с наших костей, еще, пожалуй, не вылупились из яиц. Нам известно, что нам грозит, но мы не дети и пустыню знаем с давних пор. Эти люди, – он указал на бедуинов, – были много раз в Берберии и знают такие дороги, по которым бегают только газели. Там никто нас не найдет и никто не станет преследовать. Нам действительно придется сворачивать за водой к Баар-Юссефу, а потом к Нилу, но мы будем это делать ночью. А вы думаете, над рекой нет тайных друзей Махди? Так я вам скажу, что чем дальше на юг, тем их больше, и целые племена со своими шейхами ждут только удобной минуты, чтоб схватиться за меч в защиту истинной веры. Они доставят нам воду, пищу, верблюдов и направят погоню на ложный след. Правда, мы знаем, что Махди далеко, но мы знаем и то, что каждый день будет приближать нас к овечьей шкуре, на которую святой пророк опускает свои колени во время молитвы.
– Бисмиллах! – прокричали в третий раз его товарищи.
И видно было, что авторитет Идриса значительно поднялся в их глазах. Стась понял, что все потеряно, и, желая уберечь, по крайней мере, Нель от жестокости суданцев, сказал:
– После шести часов маленькая девочка доехала еле живая. Как же вы можете думать, что она выдержит такой путь? А если она умрет, тогда и я умру. С чем же вы приедете тогда к Махди?
Тут уже Идрис не нашел ответа. Стась же продолжал:
– И как вас примут Махди и Смаин, когда узнают, что за вашу глупость Фатьма с детьми должны будут поплатиться жизнью?
Суданец тем временем успел опомниться и ответил:
– Я видел, как ты схватил Гебра за горло. Ты-то, я вижу, из львиной породы, – не подохнешь, а вот она…
При этих словах он посмотрел на головку спавшей Нель, приникшую к коленям старой Дины, и докончил каким-то странным для него мягким тоном:
– Ей мы совьем гнездышко на горбу верблюда, как птичке… Она не будет чувствовать усталости и сможет спать в пути так же спокойно, как спит сейчас.
Сказав это, он пошел к верблюдам и вместе с бедуинами стал устраивать на хребте лучшего из дромадеров сиденье для девочки. Они много говорили при этом и спорили, но в конце концов при помощи веревок, войлока и бамбуковых палок устроили что-то вроде глубокой, неподвижной корзины, в которой Нель могла сидеть или лежать, но не могла выпасть. Над этим сиденьем, настолько просторным, что и Дина могла в нем поместиться, они устроили из холста что-то вроде навеса.