Капитан Редвуд, пожалуй, самый крепкий из уцелевших людей. Но этим он обязан не только своему более сильному по сравнению с товарищами организму. Немалую роль играет присутствие его детей; постоянная тревога о них заставляет его забывать о безнадежности собственного положения и укрепляет в нем волю к жизни.
А если признать, что любовь действительно способна продлить жизнь человека, то, очевидно, она же поддерживает и матроса-ирландца, который, хотя и служит у капитана Редвуда простым плотником, питает к своему начальнику самую братскую привязанность. Он — старейший и самый преданный помощник капитана, и долгая совместная служба крепко сдружила старого шкипера с его матросом.
Это благородное чувство распространяется у ирландца и на детей капитана.
Что же касается малайца, то, разумеется, голод и жажда не пощадили и его, но следы страданий выражены у него гораздо слабее, чем у жителей Запада. Быть может, причиной тому бронзовый цвет кожи, из-за которого не так заметна смертельная бледность лица. Как бы там ни было, он все еще сохраняет гибкость тела и уверенность движений, и мускулы его не утратили своей упругости. Так и кажется, что он вот-вот наляжет на весла и будет грести до тех пор, пока в груди его не угаснет последнее дыхание. И если всем людям в пинассе суждено погибнуть, он, несомненно, будет последним. Первым же, судя по его взгляду, умрет человек с запавшими глазами.
Сверху, со знойного тропического неба, на эту жалкую горсточку людей, затерявшихся в необъятном океане, льются огненные потоки солнца; вокруг них, куда ни глянь, простирается водная гладь, безмятежная и сверкающая отраженными лучами солнца, словно море жидкого пламени, а под ними, глубже, в прозрачной воде, сияет как бы второе небо, в котором, словно птицы, быстро мелькают какие-то причудливые формы. Но это не птицы. Нет! Они больше походят на сказочные чудовища. Среди них можно различить отвратительного осьминога и еще более ужасную рыбу-молот.
Хрупкое суденышко будто висит между небом и землей над всеми этими страшилищами, и его отделяет от них лишь небольшой слой воды, толщиной в несколько футов, сквозь который они в любой момент могут проскочить с молниеносной быстротой и напасть на беззащитных людей. А люди! Как они одиноки в этой водной пустыне! Ни земли на горизонте, ни паруса — ничего, что могло бы дать им хоть слабую надежду на спасение.
Все вокруг — море и небо — ярко сияет, а в их душах страх и смертельное отчаяние.
Глава II.
РЫБА-МОЛОТ
Люди с затонувшего корабля сидели в мрачном молчании, время от времени поглядывая на лежащее у их ног мертвое тело; они были не в силах отделаться от мысли, что скоро им предстоит вот так же лежать, на этом самом месте.
Иногда взгляды их встречались, не с надеждой, а с тоской немого отчаяния.
И вот в один из таких моментов капитана Редвуда поразил странный блеск в глазах матроса трудно определимой национальности. Ирландец, посмотревший на матроса одновременно с капитаном, тоже заметил этот блеск. Они многозначительно переглянулись.
Последние сутки матрос вообще держал себя как-то странно, и его товарищи начали подозревать, что он сошел с ума. Правда, после смерти матроса, лежащего теперь на дне лодки, он как будто успокоился и тихо сидел, опершись локтями о колени и поддерживая руками голову. Но мрачный огонь в его зловещих глазах казался еще мрачнее, когда он устремлял их на покойника.
Во взгляде этого человека таилось нечто гораздо худшее, чем безумие: то был кровожадный взгляд людоеда.
Заметив это, капитан Редвуд на минуту задумался и, кивнув ирландцу на покойника, сказал вполголоса, не желая, чтобы его услышал безумный матрос:
— А ну-ка, Муртах, похороним его, как подобает быть похороненным честному матросу. Он вполне того заслужил.
— Да, что и говорить, — откликнулся ирландец, — матрос был исправный! И подумать только, девятого парня бросаем на съеденье акулам! Из всего экипажа только и остались мы трое, если не считать малайца и детей. И если бы не ваша честь, так сказал бы я, что лучшие люди всегда вперед помирают. Вот хоть бы этот негритос! Чего ему делается! Да он еще всех нас…
Капитан, которого раздражала эта болтовня, нетерпеливым жестом оборвал ирландца. Он не столько опасался обидеть малайца, как боялся, что слова Муртаха привлекут внимание безумного матроса. Но тот, казалось, ничего не слышал или не понимал, о чем идет речь.