Иосиф Дик
В ДЕБРЯХ КАРА-БУМБЫ
УДАР САБЛИ
Всю дорогу мы с Лешкой ехали в тамбуре и то и дело высовывались из вагона. Мы были счастливы. На рельсовых изгибах мы с восторгом оглядывали всю нашу электричку, которая, иногда тоненько посвистывая, отчаянно неслась среди полей и мелколесья.
Вагон болтался из стороны в сторону, колеса без умолку тараторили, буфера звенели, и в тамбур вместе с солнечной пыльцой, поднятой со шпал, врывался медовый ветер. Настроение было великолепное. Свобода! Свобода от пап и мам!
– Вот здорово, что поехали! - восторгался Лешка. Ведь это же мое первое самостоятельное путешествие! И ты ведь тоже никуда один не ездил?
– Не ездил! - ответил я. - А кто первый тебя позвал?
– Ну, ты, ты! Успокойся! Подумаешь, какой изобретатель!
– Не изобретатель, а настойчивый человек.
– Ну, ладно, пусть настойчивый! Только не хвастайся!
А я и не хвастался. Мне просто очень хотелось, чтобы Лешка по заслугам оценил мою выдумку уехать из города.
В то лето, когда все ребята с нашего двора после экзаменов разъехались по лагерям и деревням, мы с Лешкой остались в Городе. Вышло так, что у Лешки заболел отец и слег в больницу, а у моей мамы на дачу денег не было.
Обычно наши семьи - уж который год подряд! - уезжали за сто километров от Москвы под Коломну, В небольшую деревеньку, расположенную неподалеку от Оки, и там жили до конца августа. А в это лето нам было обидно, что мы опять не сможем поселиться в просторной избе у нашего сверстника Сашки Косого и его матери тети Груни. Это были очень приветливые и добродушные люди, и к нам они относились как к своим родным.
В общем, июнь и половину июля мы с Лешкой еще крепились: играли в футбол, ходили в детский парк в драмкружок, купались за парком в пруду величиной с блюдце. Но когда однажды Лешка вытащил из пруда на своей спине две черные пиявки, терпение мое лопнуло.
– А знаешь, - сказал я, - а ну его ко всем собакам, этот пруд! Давай завтра махнем на Оку! Встретим Зойку, покупаемся!
– Хм!.. Махнул один такой! - безнадежно усмехнулся Лешка. - А кто нас отпустит одних? Мамы, да? Ой, умора! А если тебе на Зойку охота посмотреть, так бы сразу и сказал.
И тут же мой план поездки на Оку он разбил в пух и прах.
Я знал, что Лешкина мама, Тина Львовна, никуда его одного не отпустит. Но почему бы ни попробовать уговорить ее? Ведь попытка не пытка? И если мы ее уговорим, значит, я скоро увижу Зойку!
Вечером за ужином я был очень грустный, в тарелке, еле-еле ковырял вилкой в тарелке, смотрел на маму отсутствующим взглядом.
– Что с тобой? - наконец спросила она.
– Да так… ничего…
– Нет, а все-таки?
– «Все-таки, все-таки»!.. - сказал я с горечью. - Все ребята разъехались кто куда, и Лешка вот также завтра один на Оку уезжает, а я дома сижу…
– Его отпускают одного?! - изумилась мама.
– Да, одного! - Я сделал очень честные глаза.
– Странное дело, я вчера была у Тины, но она мне ни слова не сказала об этом. А ты хотел бы с ним поехать?
– Конечно! А что тут нам делать, в Москве? Сиди, пыль глотай!
– Хотя, что ж… - вдруг в раздумье сказала мама. - В деревню - это дело. На два денька, пожалуй, и можно прокатиться. И у меня котлеты на завтра есть. Вы с утра хотите ехать?
После этих слов я бросил ужин и побежал к Лешке.
– Добрый вечер! - сказал я, заходя к нему в комнату. - Ну как, Лешка, подготовка идет?
– Какая подготовка? - насторожилась Тина Львовна.
– Как какая? Меня мама отпустила на три дня к тете Груне. У нас уже котлеты жарятся. И Лешка хочет со мной…
– Что-о?! - Тина Львовна побледнела. - На три дня? А вот я сейчас позвоню твоей маме и проверю. И если ты солгал, ноги твоей здесь больше не будет!
Тина Львовна кинулась к телефону. Я заволновался: а вдруг все раскроется?
– Наталь Петровна, - сказала мать, - это правда, что вы… Что? У вас котлеты горят? Хорошо, я попозже позвоню.
– Ну что? - сказал я победно. - Сами слышали - уже котлеты горят!..
– Мам, пусти и меня! - заныл Лешка.
– Прекрати! Прекрати! Вы что, с ума сошли - за сто километров, в глухомань! Одни!
– Ну какая же это глухомань? Три часа езды! - сказал я. - Электричество! Река рядом!
– Вот-вот, я и говорю про реку! - ответила Тина Львовна. - Не хватало, чтобы вы еще там утонули!
– А мы можем и не купаться, - сказал Лешка. - Вот дадим честное слово, и не будем купаться!
– Знаю я ваши честные слова. Наверно, только слезете с поезда, так сразу же в речку. В общем, о чем разговор? Этого я не позволю! И что мне папа скажет? Он в больнице, его волновать нельзя. А я приду и скажу, что ты уехал? Нет, этого не будет!
В этот вечер Тина Львовна слово «нет» произнесла, наверно, раз пятьсот.
И чего мы ей только не обещали! И что поедем в деревню всего лишь на два дня, и что привезем оттуда цветов, березовый веник, свежих ягод…
Мы говорили, что в городе можно подохнуть со скуки, что все пионеры должны быть самостоятельными, что они должны любить и понимать природу, что они должны уметь разжигать костер… А где нам разжигать этот костер? В комнате на полу?
Наконец мы показали Тине Львовне газету, в которой была напечатана статья о перестройке школьных программ и о связи школы с жизнью. Но Тина Львовна стояла на своем непоколебимо.