— И вам придётся, пожалуй, петь:
— пошутил я.
— Пожалуй, что и так… — согласился со мной А. В. Герцыг.
Затем разговор перешёл на самую организацию военных огородов маньчжурской армии.
— Дело это огромное и, несомненно, полезное! — сказал А. В. Герцыг. — Все эти огороды в Маньчжурии занимают площадь в 171 десятину, из них в Харине — 80 десятин, в Яомыни — 54 десят., в Гунтулине — 18 десят., на реке Сунгари 14 десятин и в Ашихэ — 3 десятины.
Я простился с А. В. Герцыгом, пожелав ему с успехом кормить действующую армию овощами.
Прямо с «военных огородов маньчжурской армии» я уехал в городской питомник.
Это учреждение уже, так сказать, совершенно «мирное».
В нём разводятся деревья и цветы для будущего украшения растущего не по дням, а по часам города Харбина.
XXXV
Душевные заболевания на войне
Вопрос о душевных заболеваниях во время войны интересовал меня и ранее в Петербурге.
Я беседовал на эту тему со многими психиатрами, но разрешить его здесь на месте, так сказать, на театре войны, было ещё более интересно.
Поэтому, узнав, что при 1 сводном госпитале существует отделение для душевнобольных, которым заведует петербургский психиатр, известный деятель в попечительстве о глухонемых, доктор медицины Е. С. Боришпольский, я поспешил посетить этот госпиталь и его отделение.
1 сводный госпиталь находится в самой людной части гор. Харбина, за большим мостом через Сунгари, соединяющим так называемый «Новый Харбин» с «Пристанью», исключительно торговою частью города.
Он состоит, как и другие сводные госпитали, из четырёх бараков и ряда домиков, где помещаются офицерские отделения, канцелярия, квартиры врачей и служащих, приёмной и проч.
Госпиталь этот находится в заведовании чисто русского человека д-ра мед. Глаголева и поставлен действительно образцово.
Здесь я снова видел поразительные выздоровления раненых навылет пулями в грудь и живот.
Таков, например, рядовой 3 восточносибирского полка Филипп Желтиков, раненый при Вафангоу, рядовой 139 моршанского полка Август Фишер и т. д.
— Настоящая война, — сказал мне д-р Глаголев, — замечательна тем, что даёт очень незначительный процент раненым, которым необходимо производить ампутации.
— А где у вас отделение для душевнобольных? — спросил я.
— Это дальше, в самом крайнем флигеле… Сначала душевнобольные помещались здесь ближе, но оказалось для них очень шумно, а потому они были переведены в более тихий уголок…
В сопровождении смотрителя госпиталя я отправился в отделение для душевнобольных.
Мы ехали мимо целого ряда маленьких домиков, среди которых, на правой руке я увидал уже почти готовое, довольно обширное каменное здание.
— Что это такое?
— Это «Царская баня», т. е. баня для солдат, строящаяся на личные средства Государыни Императрицы Марии Фёдоровны.
Постройка её стоит 35.000 рублей.
Наконец, сделав довольно большой конец, мы остановились у крайнего флигеля.
В нём-то и помещается отделение для душевнобольных нижних чинов и офицеров.
Это очень чисто содержимый флигелёк, состоящий из коридора и пяти комнат-палат.
В день моего посещения больных было 19 человек — 14 нижних чинов и 5 офицеров.
В самой задней отдельной комнатке домика помещается полковник С., в настоящее время произведённый в генерал-майоры.
Он ранен в левый глаз с повреждением передней части мозга.
Я повидался с ним.
Несчастный производит тяжёлое впечатление.
Он видимо находится в страшно угнетённом состоянии, и со слезами в левом глазу, правый скрыт повязкой, лепечет чисто по-детски:
— Вы, дяденька, пришли навестить меня… Это хорошо, очень хорошо… Ведь я генерал… У меня было три человека и тридцать пушек, и японцы от меня бежали, а теперь меня посадили, дяденька, в каюту и везут… Я не знаю, куда везут…
Слёзы катятся градом из здорового глаза больного.
— Как вы себя чувствуете?
— У меня в голове было три пьявицы, одну из них вытащили, а две остались…
И снова слёзы и слёзы.
Я не выдержал и тихо вышел из комнаты страдальца.
Встреча с заведующим отделением доктором Е. С. Баришпольским несколько отвлекла меня от тяжёлого впечатления только что виденной картины душевных страданий доблестного генерала.
Я знал доктора Боришпольского ещё до Петербурга, а потому встреча на далёкой чужбине была более чем сердечная.