— Осенью тебе надо ехать в Москву.
— Думаешь, можно? Думаешь, осилю? — спросил он, сияя.
— Осенью, осенью…
Голос у нее звонкий, и вся она будто пронизана солнцем. Володя улыбнулся и представил: он учится в консерватории, рядом Ольга, они часто видятся, ходят на концерты, конечно, на галерку, вечерами в пустующем консерваторском классе он слушает, как она играет Листа, Шопена… Ишь, как взвихрилась фантазия, так легко и за облака улететь, а потом шлепнуться. «Но мне действительно надо ехать в Москву», — решил он.
— Я показывала твои «Песни» Корневу, он говорит, что в них что-то есть.
Зябко екнуло у Володи под, ложечкой.
— Кто такой Корнев?
— Один аспирант. Он изучает Сибелиуса.
Володя замедлил шаг.
— Ты не говорила мне, что показывала.
— Я не придавала этому значения. — Ольга смотрела ему в глаза. — А что, разве нельзя?
— Нет, почему же, — смутился Володя. — Просто ты не говорила об этом. Кстати, как понять выражение «в них что-то есть»?
— Так говорят, когда в целом вещь не готова, но в частностях ощущаются оригинальность и перспектива.
— А сам Корнев пишет?
— Нет, он занимается историей музыки. Его конек — Сибелиус.
— Какой же замечательный у Сибелиуса концерт для скрипки!
— У Сибелиуса все замечательно, — решительно заявила Ольга.
— Да, конечно, — отозвался Володя. — Сибелиус есть Сибелиус.
Они прошли несколько шагов и остановились у афиши кино.
— Я смотрела этот фильм, — сказала она.
— Значит, кино отпадает.
— Фильм так себе, ерунда. Сейчас ты проводишь меня к тетке. А завтра приходи к нам домой. Хорошо?
— Хорошо.
— Уж завтра мы вдоволь наговоримся.
У старого трехэтажного особняка постояли немного, наблюдая за мальчишками, которые гоняли мяч и кричали на всю улицу.
— Чудесный народ — мальчишки! — сказала вдруг Ольга.
Володя кивнул: выражение «чудесный народ» ему очень понравилось.
Потом всю дорогу думал: почему она так сказала? Мальчишки бегали за мячом, толкали друг друга, галдели. Может быть, ей была по душе их увлеченность игрой, бесшабашность.
Володя собирался тщательно: как-никак идет в гости к девушке. Долго повязывал галстук — все не получалось, тогда он снял галстук, расстегнул ворот.
Ажурная коробка моста через Котороску висела в пыльной дымке. Внутри коробки полз трамвай. Володя решил идти пешком. Миновав мост, спустился по откосу дамбы и пересек поляну с огородами и садами. Горизонт справа заслоняла мукомольная фабрика. Спину припекало солнце. Володя вдруг вспомнил: когда-то с ватагой сорванцов он проникал в сады за яблоками. Застигнутые хозяевами, они мчались к реке, на пустырь, унося за пазухой добычу.
Хрипины жили в собственном доме. Дощатый забор с нависавшей изнутри зеленью деревьев, массивная дверь со щеколдой. Володя подергал щеколду и вошел во двор. Сплошной забор, отделявший соседний дом, казался огромной тенью. Посредине двора — пышный цветник с широкой, лавочкой.
Вышла на крыльцо Ольга, и сразу во дворе будто посветлело.
— Здравствуй!
Одетая в розовый открытый сарафан, она не спеша спустилась по ступенькам.
— Проходи.
По коридорчику мимо большого кованого сундука, мимо ведер и корзин, висевших на стене, они вошли в прихожую и оттуда в комнату. Одно окно — на улицу, другое — во двор. В углу — маленький черный рояль.
— Как доехал? На трамвае?
— Нет, пешком.
Ольга сидела напротив, покачивала голой ногой, обутой в красную туфельку.
— Ну, рассказывай, — сказала она таким тоном, будто впервые увидела Володю.
— Да я же тебе вчера все рассказал.
— Послушай, а почему ты не напишешь песню на чьи-нибудь слова?
— Не получается.
— А ты пробовал?
— Нет.
— Почему?
— Текст меня как-то очень привязывает, подавляет. Песня без слов — это в общем фантазия.
— Но ведь и за твоими фантазиями, как ты говоришь, существуют конкретные чувства, мысли.
— Конечно. Как отправная точка. Как зацепка…
За дверью послышались шаги. Не поворачивая головы, Ольга ответила кому-то, кто позвал ее из кухни.
Старшая Хрипина, крепкая черноволосая женщина, тяжелыми шагами вошла в комнату и сразу же раздраженно заговорила: у нее, видите ли, вянут мраморные гладиолусы — нужно срочно заняться ими.