— Урок ты выучил хорошо. Но ты играл как ученик.
Володя смутился.
— Я и в самом деле ученик.
— Но в следующий раз ты должен сыграть этот этюд как мастер, как артист. Понял?
Володя кивнул:
— Не знаю, получится ли.
— Я тоже не знаю. Это зависит только от тебя.
Игорь Игоревич прослушал и другие вещи.
— Ну, прекрасно! Чувствуется, что поработал, — и добавил в задумчивости: — Звук скрипки — это голос певца. Вырабатывай звук. — И, кажется, хотел сказать что-то еще, но замолчал, поглядывая на Володю добрым, снисходительным взглядом.
Однажды, вернувшись домой, Володя увидел во дворе полуторку и рядом Алексея, запирающего борт машины.
— Дровишек вот привез — на зиму хватит, — сказал Алексей, потирая грязные ладони.
Володя попенял ему.
— А меня чего не предупредил? Помог бы разгружать.
— Да я и сам не знал, — заулыбался Алексей. — Вон и мама идет.
Действительно, в воротах стояли мать и тетя Варя, ее приятельница. Тетя Варя держала в правой руке гостинец, перевязанный розовой лентой. Следом появился Коля, яростно размахивавший сумкой с учебниками.
Мать и тетя Варя заглянули в сарай, похвалили Алексея за дрова. Подошли женщины из соседних квартир, возвращавшиеся с работы. Возник вездесущий Серега Щеглов, в синих отутюженных галифе, в кремовой рубашке с галстуком, на котором сверкала затейливая булавка. Щеглов работал кладовщиком на кожевенном заводе, но одевался как инженерно-технический работник.
— Богатое же топливо, дорогие товарищи! — воскликнул он. — Богатейшее топливо!
Щеглов говорил, растягивая широко рот, чтобы все видели золотой зуб, который он недавно вставил. Он качал головой, вздыхал и расспрашивал Алексея, где удалось раздобыть дрова. Потом, сделав таинственный знак, начал уговаривать Алексея привезти и ему машину дров, обещая хорошо спрыснуть услугу.
Пока Алексей разговаривал с Щегловым, младший, Коля, забрался в кабину и, обхватив рулевое колесо, крутил им вправо и влево, воображая, что мчится по улицам города.
Мать и тетя Варя уже хлопотали в комнате у стола. Из открытого окна доносился голое тети Вари, звякали тарелки. Тетя Варя всегда приходила к ним с гостинцем, приносила сладкий пирог или домашнее печенье. Все это аккуратно заворачивалось в белую бумагу и перевязывалось розовой лентой, как в хорошем магазине. Когда гостинец разворачивали, она прятала ленту в карман — до следующего посещения. Мать сердилась: знала, что тете Варе самой тяжело, но та жалела мать, у которой на плечах была «орава».
— Ну как там твоя орава? — спрашивала тетя Варя всякий раз, когда встречала мать.
«Оравой» именовались три брата: Алексей, Володя и Коля.
Орава убавилась, когда Алексей устроился на работу.
— Самостоятельный парень, — говорила о нем тетя Варя. — Уважаю таких.
Всегда ровная, не обидится, не крикнет, тетя Варя как-то умела прилепиться именно к той семье, где достатки были невелики. Ей постоянно требовалось о ком-то заботиться, кому-то помогать. Уже и лет немало, и глаза не те, а с электромоторного завода, где она работала медсестрой, ее не отпускали, хотя были неплохие предложения и она могла перейти на работу поспокойнее.
Жила тетя Варя одна. Приемный сын Костя в прошлом году окончил десятилетку и уехал в Москву, поступать в железнодорожный институт. Костя — единственный свет в окошке. Тетя Варя всегда читала маме его письма.
Когда Алексей и Володя вошли в комнату, она сказала:
— Вот посмотри, что Константин учудил: приглашает в Москву.
Она обращалась к Алексею.
— А чего? — проговорил солидно Алексей. — Чего тут особенного? Поезжайте, тетя Варя. Хоть посмотрите, как в столице люди живут.
— Куда мне! — замахала тетя Варя руками, явно довольная поворотом разговора. — Перестань и говорить об этом. Да меня начальство не отпустит. Я и Константину напишу, чтобы не фантазировал.
— А я бы хоть сейчас поехал, — сказал Коля, расправляясь с третьим куском пирога.
— Помалкивай! — прикрикнула на него мать и погрозила из-за самовара пальцем.
Всякий раз, слушая разговоры о Москве, Володя буквально застывал. Двор за окном, забор, крыши соседних домов, столбы с электрическими фонарями — все это было рядом, а где-то там, далеко, в таинственной синеве вечера — Москва. Там учится Костя. Там — консерватория, вожделенная мечта Володи.
Мысли о Москве приходили часто. В Москве не только консерватория, в Москве — Ольга.
Как-то после занятий Володя сунул Игорю Игоревичу тетрадь с «Песнями без слов», повернулся и убежал, ничего не сказав. «Пусть взглянет старик, — шептал он, шагая по кривым переулкам города. — Пусть потешится…»